задрав носы, соизволяли с собой сфотографироваться «желающим» девчонкам. Те брали мальчишек за руку и замирали, смотря в объектив фотоаппарата. Гордые мальчишки отходили в сторону, уступая место сьемок другим желающим. Девочки смотрели на своих мальчиков и понимали – какие же они еще «мальчишки».
Достигнув равного возраста с девочками, многие из них еще задержались там, где-то в невидимом переходе между детством-юностью и началом взрослой жизни. И ничего они, девочки, с этим сделать не могли, оставалось только ждать, когда их мальчишки повзрослеют и начнут относиться к жизни не как к бесконечной игре, а пока… Пока они изображали из себя молодых, состоявшихся мужчин, абсолютно все или почти что все знающих о жизни! На них уже можно было полностью положиться и слепо довериться их мужской интуиции и разуму.
Сережа тоже имел в характере синдром «задранного носа», он проникал в него как-то исподволь, незаметно для самого Сережи и никогда ничего хорошего ему не приносил. Вот и теперь, чувствуя, что он у девочек пользуется повышенным вниманием, он, как павлин, распустивший хвост и напрочь отключивший разум, с большой охотой позировал для фото с разными девочками. Снисходительно одаривая их сочувственными улыбками и широко открывая свои объятия, он всем видом говорил: «Ну, идите, сироты, я, так и быть, вас осчастливлю, позволю погреться в моих лучах славы!» Девочки охотно подбегали и преданно смотрели в объектив. Для самого Сережи все происходящее воспринималось как некая веселая, занимательная игра. Шуточная ее форма не несла за собой решительно никакой ответственности ее участников. Все происходило шутливо, беззаботно, словно и не действительность происходила, а шла продуманная, интересная игра на импровизированной сцене.
Таня, наблюдавшая за Сережей со стороны, задавалась вопросом: «Интересно, пригласит он меня, захочет сфотографироваться со мной одной?» Сережа тоже не выпускал ее из вида, но решил дать шанс всем желающим сфотографироваться с ним. «Успею», – почему-то был уверен он. Поглядывая на Таню, он отметил, как же нарядно она была одета. Нежный голубой плащ с крупными карманами и такими же крупными пуговицами, то расстегнутый, то застегнутый, на Тане был на редкость элегантен, соответствовал современной моде, выгодно подчеркивал Танину фигурку. Сережа всегда отмечал, что Таня умела одеваться со вкусом, не броско, но элегантно. Теперь же этот нежно голубой плащ, слегка прикрывающий белоснежный фартук, разительно подчёркивал ее привлекательность. Эдакое соседство повзрослевшей, но милой школьницы и зарождающейся, уже пробивающей свою дорогу молодости. Таня ассоциировалась у него с цветком, набирающим, но строго контролирующим, свою силу. Ее распущенные волосы, ниспадающие на плечи и скользящие по их нежно округлым формам, придавали фигуре весеннюю легкость, даже воздушность. И так обнаженное светлое лицо с глазами, полными россыпей искорок, одаривали вниманием