в кругу колеса.
– А так я по крови из них прихожусь…
Он кивнул головой в закатную сторону, откуда пришёл, и добавил чуть менее громко:
– Из дейвóнов…
Всадники настороженно молчали. Над дорогой повисла неловкая, напряжённая тишина. Лишь мерно покачивались копья в руках, едва не касаясь жалами лица замершего в их кольце чужака. Молчал и он сам, выжидая.
– Килэйд сами на севере, в Домайнэ-лох – а твой говор не тамошний, парень… – насупился Деорт, недоверчиво глядя на путника.
– Это Килид живут там – а наш дом у Клох-клоиган будет, отсюда мы, – поправил его незнакомец.
– Говоришь, сам из Килэйд ты? – один из всадников почесал подбородье, с натугой припоминая что-то, – погоди-ка – не мы ли с тобою тем летом на руках состязались на празднестве Белтэ – на старом торжище у колёсных рядов?
– Ага – а ты ещё моему родичу Гваулу большой палец сломал своей лапой!
– Верно! Силён же ты, поглоти тебя скайт-ши… У меня две луны потом локоть болел!
– И тебе спасибо за жбан пива проставленный! Эх, был бы он кстати сейчас… – странник почесал свой урчащий живот, – тебя, помнится, Дайдрэ Дубина зовут – брат Лóйгайрэ и Дубтаха из Клóхбалла-бхáилэ?
– Точно! Оттуда наше семейство! – обрадованно ответил конник из Каменного Хвоста.
– Теперь и я вспомнил, – Илиннотвёл в бок копьё, – Áррэйнэ, седьмой десятник конных – тебя ещё Дубовая Ручища не раз вспоминал?
– Верно, я! Только мой дáламлáох или полёг весь за зиму в Помежьях в боях с мохнорылыми, или давно уже с новым десятником. Незаменимых не водится, как Сучок приговаривать любит… – вздохнул путник.
– Вот так встреча! – вершний дружески хлопнул того по плечу рукавицей, – а мы тебя чуть было не порешили как мохнорылого… Ты же и товарищ нашего Тийре, верно?
– Как он? – взволнованно спросил бродяжник, – жив сам?
– Мы-то зиму пробыли в Помежьях, а где тысяча их я не знаю. Может тоже где в Áйтэ-криóханн, а быть может опять отошла до горы.
– С нами двигай туда – и узнаешь… – добавил Дубина.
Взаимная неприязнь исчезла, и копья окружавших его конным кольцом áрвейрнов отошли от лица путника. Пальцы опустили тетивы, стрелы вернулись назад в сумки. Воины радостно загомонили, признав его за своего – одного из сынов Пламенеющего.
– Давно ты бежал? Откуда?
– И пешим от Се́сканн-э́байн шёл лесом весь путь? Да ты скороногий как Ллуговы псы!
– Есть хочешь? – кто-то протянул ему отрезок сухого ячменного хлеба, и Áррэйнэ с благодарностью взяв его жадно вцепился зубами в чёрствую корку.
– Жить захочешь – не так побежишь… – он умолк, торопливо жуя пересохшую хлебную мякоть, – в неволе я пробыл всю зиму, а ноги сумел унести лишь дней десять назад, как раз ночью по новой луне.
Набив хлебом рот он притронулся пальцами к шее, на которой виднелся затянутый коркой запёкшейся крови недавний порез.
– Вот, на память оставили добрые люди… Понравился жёлудь