заверил он жену, – я нашёл актёра.
– Кого?
– Адольфа Брауна.
Она нахмурилась, не совсем понимая, о ком идёт речь.
Густав поспешил объяснить:
– Джейк Браун.
– Нет! – Жена сжала кружку и замотала головой. – Густав, ты не можешь снова взять его на главную роль. Ты уже давал ему шанс. Он же законченный наркоман!
– Прошу, не говори так. – Он поморщился, словно уловил в великолепной симфонии фальшивую ноту.
– Но это правда!
– Если бы ты видела, как он играет, то…
– Я видела, – перебила его Лили. – Прошлый спектакль с треском провалился. «Его игра не отличается изысканностью. Он как заведённая игрушка, прыгающая, пока работает механизм. Неумело и посредственно», – закончила она цитировать одного из журналистов и, поднявшись, отошла к окну.
Густав тяжело вздохнул. Пусть эти слова были адресованы Брауну, но задели и его. Бить по ещё не затянувшейся душевной ране нечестно. Но он не винил жену. Только вчера они с Куно вернулись, и он не хотел снова их терять.
– Лили. – Густав встал из-за стола и подошёл к ней, аккуратно приобняв за плечи. Хотел перед уходом сгладить конфликт. – Я хочу, чтобы ты…
– Мама!
Договорить Фишер не успел, так как в кухню вбежал Куно.
– Мы разбудили тебя, милый? – Лили обернулась, и он встретился с её укоризненным взглядом.
– Да, вы ужасно шумные, – серьёзно ответил мальчишка, насупив маленькие брови. В милой пижаме и колпаке пятилетний Куно был похож на звездочёта. – Не даёте мне спать.
Обстановка сразу разрядилась. Лили заулыбалась, глядя на сына, а Густав – глядя на неё.
– Ну, раз ты встал – марш умываться и чистить зубы.
В следующие пятнадцать минут, пока Густав пил чай и собирался, Лили одним глотком допила остывший кофе и приготовила завтрак сыну. Они больше не поднимали тем, связанных с постановкой. Оба сделали вид, будто сегодняшним утром ничего не произошло. Однако неприятный осадок остался. И даже пожелание хорошего дня перед уходом несильно воодушевило Фишера.
Погода на улице была отличная: стоял конец апреля, и солнце ласкало город своим теплом. Аромат цветущих деревьев разносился по Берлину, птичьи трели сливались в головокружительную симфонию, весь мир пьянил весенней свежестью. Но ничего этого Густав не замечал, погружённый в собственные мысли, нависшие над ним грозовыми тучами. И вдруг почувствовал толчок в бок. Это произошло настолько неожиданно, что он едва устоял на ногах, чего нельзя было сказать о той, что в него врезалась. Девушка сидела в какой-то неестественной позе, опираясь на одну руку, в другой Густав заметил длинную кисть для рисования. Голова её была опущена, светло-русые волосы свисали, закрывая лицо. А плечи дрожали, словно она беззвучно плакала.
– Вы в порядке? – спросил Густав, присаживаясь рядом на корточки. Ответом ему было молчание.
Он попытался её поднять, но девушка резко оттолкнула его и отползла назад, выставив