основания принимать услышанное на свой счёт.
– Издеваются ещё, – послышалось в глубине залы. – Кровососы, всё не насытятся.
– Да, и хоть бы их первыми на штыки подняли, – захрипели у противоположной стены, – немного Вам осталось гулять. Подохнем, так все, и господа эти засратые вперёд нас.
На подходившего ко мне человека все эти непонятные выкрики, похоже, производили впечатление руководства к действию. Его мутные рыбьи глаза с толстыми красными прожилками приняли решительное выражение, и он принялся на ходу подсучивать рукава.
– Суки проклятые, – заорал он безумным сиплым голосом, – давить вас как…
Ему не дали закончить. В момент, когда нас уже разделяло расстояние вытянутой руки, прямо за моим правым плечом мелькнула внушительных размеров тень, и на хребет несчастному опустилось что-то определённо очень тяжёлое. Бедняга рухнул как подкошенный, Степан встал передо мной, держа наготове оглоблю.
Я не представлял, что после такого удара возможно вообще хоть на минуту оставаться в живых, однако поверженный, к моему удивлению, зашипел и, извиваясь, словно бы вместо костей его тело держалось на эластичных хрящах, по-змеиному пополз назад во мрак.
– Следующую гадюку, какая сунется, – спокойным басом произнёс Степан, – перебью в кисель.
Желающих отведать оглобли не нашлось. В нашу сторону полетели ругательства, впрочем, куда более абстрактные, чем мгновениями ранее.
– Надо уходить, – шепнул мне крепостной, – я уж и починил всё.
Я молча кивнул и перевёл дыхание, после чего тут же направился к дверям.
Бричка стояла прямо возле входа. Я, немедля, запрыгнул в кабинку, и через несколько минут, когда Степан вернул на место вынужденную стать орудием оглоблю, мы вновь тронулись.
Москву заливало мягким закатным солнцем. Разумеется, меня не покидала мысль о произошедшем в харчевне инциденте. Я не знал, чем мог вызвать такую лютую ненависть у мещан, но пахло дурными вестями.
– Хотя, – думал я, – ещё неизвестно, что может взбрести в голову пьяному люду. Не стоит слишком долго пытаться понять их извращённые измышления.
Когда мы добрались до знакомых и памятных с детства московских районов, на душе стало намного покойнее. На самой Мясницкой всё и вовсе оставалось почти в точности таким же, как и прежде, во времена моей учёбы. Я не навещал Москву в летнее время уже, наверное, с десяток лет и теперь с упоением вдыхал проникающие в кабинку одурманивающие ароматы сирени и слушал сатанеющих в пышных садах соловьёв. К моему удивлению, нам почти никого не встретилось: несколько беспечных повес, шедших по противоположной стороне улицы в сторону Армянского, и, пожалуй, у самого дома Ильиной, когда мы уже миновали открытые ворота, сзади кто-то проехал в экипаже. Заключив, что моя затея с тайным и незаметным приездом удалась вполне, я открыл дверку брички и спрыгнул.
Мы остановились посреди двора. Так я прибыл к Вере Андреевне в час, когда последний