– тихо начал Аксёнов, осторожно шагая на ощупь вперёд.
Как в темноте обостряются другие органы чувств, так и Григорий отчётливо слышал чужое дыхание где-то немного впереди, но Вдовин ему не отзывался. Внезапно юноша споткнулся о какую-то запчать быть может, а после угодил в сено, успеваю воткнуться в него локтями прежде, чем уткнуться лицом. Но это совершенно его не обескуражило, ведь дыхание было где-то совсем рядом.
– Федюша… – выпалил Гриша и коснулся руками в сено наугад.
Аксёнов попал прямо в цель – ухватился за чужую руку. Тогда его уже было не остановить. По руке юноша стал догадываться о расположении других частей тела, поэтому вскоре уже прикасался к чужим щекам.
– Не слушай его, Феденька, прошу, не слушай, – лепетал Григорий, пытаясь прикосновениями понять не бросает ли его “пациента” в жар, – не поранил он тебя?
– Не в этом совершенно дело, Гришенька… – отозвался наконец Федя.
– Знаю… – тихо произнёс тот, – но я не разделяю его мыслей. Абсолютно.
– Но ты ведь друг ему.
– И тебе я друг, Феденька! Нет ли?
– Но он прав, я тебе… вам двоим не ровня.
– Ты что такое говоришь, окаянный… – зашептал Аксёнов, качая головой, – не смей…
Гриша уже сам готов был заплакать от досады, что сложилась такая ситуация, но ещё сдерживался.
– Вы… разные мне друзья, понимаешь? Федь?.. – думая, что в пустоту, но всё же продолжал Григорий, – одно дело наше с ним знакомство, а другое – ты…
Аксёнов никак не мог найти подходящих слов, но Фёдор, на самом деле, понимал его и так. Он первым потянул друга на себя, чтобы заключить его в объятья.
Мишель же остался у костра. Гнев потихоньку рассеивался и покидал его сердце, позволяя молодому человеку невольно обдумывать всё произошедшее.
– Ой, дурак… – сказал сам себе в упрёк Смирнов, сжимая свою буйную голову двумя руками.
Ему и впрямь хотелось, чтобы она треснула как большая тыква, и Мише не пришлось бы наутро краснеть перед старым другом за свои поступки и желать провалиться от этого чувства под землю.
Мишелю теперь было очень стыдно перед Гришей. Как он мог не узнать почерк своего же давнего друга? Как он мог не поверить в то, что написано и придумать себе в голове столь чудовищную ложь? Как это всё смогло произойти?.. Только одно он прощал себе – неприязнь к новому знакомцу своего старого товарища. Отчего он так близок с ним? “Чего такого умеет этот Федька, чего не умею я?” – всё думал Смирнов, сидя у костра и стараясь стереть с одежды ржавые пятна.
Аксёнову удалось вывести Федю из сарая. Он завёл обоих своих друзей в домик и сел подле Вдовина на лавке у стола, наказав ему пить травяной настой, пока сам обрабатывал ему мелкий порез на шее.
Смирнов чувствовал себя слегка чужим, наблюдая эту картину и то, как старательно поджимает свои неестественно раскрасневшиеся губы Гриша, сосредоточившись.
– Дурная голова твоя, – сетовал Аксёнов, тихо бурча себе под нос, – ни с того, ни с сего, эх… Миша-Миша…
Покончив с лечением, Григорий встал и ненадолго вышел