качнул головой в сторону Камыша. – Чтоб не болтал лишнего. Припугнуть, поколотить. Ты нам просто под руку попался. Хендрик наш грамотеев отчего-то невзлюбил, всё руки у него чесались взгреть твою самодовольную рожу. И первый же смылся, жополиз!
Лицо Камыша побледнело еще сильнее, кровь отхлынула куда-то в пятки, стал он дышать часто, как лохматая псина, только что язык пока не вываливался.
– Меня? – выдохнул, наконец, бездарь. – Меня?
Обида вперемешку со злостью выступила красными пятнами на шее.
– Ах, вот как, значит, я им тут копаю, понимаешь ли, я им… а они мне вон как отплатили, тьма нечистая их проглоти! Видит Создатель, я пытался быть благодарным, но это… Есть у меня для вас одна история, милсдарь грамард, интересная, готовы послушать?
Камыш умел врать, умел выкручиваться, поддакивать, он умел всё, что требуется тому, у кого в этой жизни ничего нет, кроме собственной шкуры. Оттого гордости он не знал, унижение воспринимал как данность, а жалости к ближнему в нём было на донышке, так, шестерни подмазать. Знал Камыш, когда болтать, а когда язык за зубами держать, а еще когда правду говорить. Глянул на грамарда и решил не врать, кто его знает этого, отмеченного Создателем, опасно может быть, потому историю он рассказал ему правдивую, в меру нелепую, чтоб милсдарь грамард поулыбался с дурачка, и на лжи не поймав, ушёл восвояси. К удивлению же Камыша, грамард историей про собаку и девочку сильно заинтересовался и даже клёном наградил. Камыш сначала обрадовался, а потом подумал. И чем больше он думал, тем больше пугался самого грамарда, тот ведь наверняка неспроста приехал, ищет чего-то. Или кого-то. Может того самого, ну этого, которого они… Но Камыш то тут и не причём вовсе! Он в сторонке стоял! Вот только на истинном-то суде в чертогах ведь и молчание в счет идёт. Создатель-то видит, чем они тут занимаются. И ничем не отмажешься, но это потом, когда он превратится в чистый свет, а сейчас… Камыш из плоти и крови, а потому боится совсем другого. Вот возьмут его эти и тоже на звезде распнут. Сколько бы про Создателя и нечисть всякую брат Юдин ни распространялся, а Камыш всего равно больше всего людей боялся. Они-то вполне реальные, они здесь вместе с ним, и намерения их прозрачны – если не я, то меня. Только об этом он и думал, глядя на чужака, который стоял на коленях, весь в слезах, пока его маслом поливали, черным маслом, с головы до ног. Смотрел на это Камыш и лишь еще сильнее убеждался в том, что человек человеку та еще нечисть.
Подмастерья кузнеца шептались, что чужака, мол, на тракте взяли, мальчишки- зазывалы говорили, что на болоте, Радвин же, что сказками городскими торгует, сказал, что взяли на горячем, на старом алтаре, где он нечисть призывал, свечи жёг, да травы. Там его, мол, монахи за руку поймали, да святой звездой отогнали, а уж потом эти, прознав, явились, да и засунули нечистого головой в мешок.
Какие такие эти? Ну те, которые всегда приходят, ежели ты налог забыл заплатить или доходы от церкви скрываешь или новую пару обуви взял, да и приобрёл за сверкающую монету, а не как все, за долговую расписку. Помимо монахов, да торговцев ниварских, живут здесь люди по правилам живого обмена,