тётенька Андреевна, вовсе и не жалко. Берите, а мне, если можно, всего одну конфеточку.
Слёзы хлынули из глаз Зои Андреевны. Не в силах сдержать их, она обняла девочку и, гладя её по голове, сглотнув плотный комок, застрявший в горле, стала с всхлипом произносить:
– Миленькая! Миленькая моя Зоюшка! Прости меня! Прости! Прости, родная, глупую тётеньку.
– Тетёнька Андреевна, не плачьте, – прижимаясь худеньким тельцем к Зое Андреевне, проговорила Зоя. – Папа говорит, кто плачет, к тому бабай придёт и укусит за бочок!
– Милая ты моя, а мы от него спрячемся, и он нас не найдёт, – утирая слёзы, ответила Андреевна.
– А я вовсе и не прячусь от бабая. Я глаза закрываю и он меня не находит, а когда открываю, то уже утро и вовсе ничего не страшно.
Успокоившись, Зоя Андреевна присела на скамейку, посадила Зою на колени и спросила, как величают её папу.
– Величают?.. А я вовсе и не знаю. – Зоя пожала плечами. – А людёв разве величают? Их называют! – изумлённо проговорила, вроде того, ты что, тётя? Маленькая что ли?
Зоя Андреевна поняла её удивление и спросила иначе.
– У твоего папы, какое имя?
– Папа Вова.
– Значит, ты Зоя Владимировна.
– А я знаю, что Владимировна. А! – махнула рукой. – Вспомнила! Мне дедушка говорил, что меня тоже величают. Только я не знала как. У меня дедушка всё знает. Он самый большой начальник в своей деревне. Его даже все боятся. А я не боюсь. Он добрый. Это которые плохие его боятся. И у него кошку Киска зовут. Вот!
– Значит, твой дедушка Пётр Иванович Филимонов, – присев на скамью рядом с женой, проговорил Пётр Григорьевич.
– Ага! А вы, дяденька, что ли тоже с его деревни?
– Вроде, как и из неё тоже.
Звякнула металлическая щеколда и в приоткрывшейся калитке показалась Серафима Евгеньевна.
– Бабушка, бабушка! – увидев в просвете калитки любимую бабушку, звонко вскрикнула Зоя, спрыгнула с коленей Зои Андреевны и со словами, – ко мне большая Зоя пришла! – побежала к воротам, в беге раскрыв руки.
– Боже мой! Боже мой! Радость-то какая! – заохала Серафима Евгеньевна. – Что ж вы телеграмму-то не дали. Я б собрала всех.
– Сюрпризом решили, – обнимая и целуя бабушку, оправдывался Пётр.
– От такого сюрприза у меня чуть сердце не захолонилось! – одной рукой обнимая любимого внука, другой прижимая к себе правнучку, роняла слёзы радости Серафима Евгеньевна. – Вдвоём мы тут с Зоюшкой. Родители-то её на работе кажный дён. Вот у меня и живёт, мне в радость. Пусто стало в доме, а бывало… ну, да, что это я… Не к месту ныне. Сами-то как? Ой, что это я? – спохватилась. – С дороги же вы. Заходите, заходите в дом. Не чужой, чай! Свой, родной! Чай пить будем! Как знала, пироги ноне… с утра… ваши любимые спекла, с калиной! – проговорила, выпустила Зоюшку из своего объятья, подошла к Зое и, прижавшись к её груди, маленькая, худенькая, заплакала.
Быстро собрав на стол и пригласив