еще кое-что: от меня ни на шаг. Захочешь погадить или мочевой пузырь натянется как бурдюк, обращаешься ко мне. Увидишь что-то странное – ко мне.
– Боишься, я убегу?
Он тяжело выдохнул.
– Ты меня неправильно понимаешь, – сказал. – Здешние места опасны. По-настоящему опасны. Стоит быть настороже, если жизнь тебе дорога.
Ахлоас обернулся, губы его растянула хищная улыбка, брови сошлись на переносице, в глазах сверкнула непонятная мне жажда.
У меня по спине пробежали мурашки, холодок разлился в животе.
– Не пачкай порты, паренек, – сказал старик, – и не пускай зайцев. Все пройдет хорошо – только не чуди, ясно?
– Ясно.
– Вот и славненько.
Лес становится гуще; торчащие из земли корни дубов напоминают свитых змей; стволы почернели и поблескивают от слизи, голые густые кроны над головой закрывают небо.
Путь сумрачен, дальше десяти шагов мрак растворяет в себе мир. Мало того, поднимается туман, густой, молочный, плотный, отчего ощущение нереальности происходящего только усиливается.
Тропа под ногами исхудала, ссохлась – и теперь нам приходится пробираться сквозь чахлую траву.
Тревога внутри меня растет, я все чаще оглядываюсь, взгляд непроизвольно отмечает ориентиры – особое дерево, необычный куст или камень, – однако сизая мгла не дает мне шанса, лес слишком ирреален.
– Мы куда-то конкретно идем? – спросил я.
– Да, углубляемся в чащу. Хочу показать тебе кое-что интересное.
– Это священное место?
– С чего ты взял?
– Туман. Он… он странный, сложно объяснить.
– Верно излагаешь, парень, – сказал Ахлоас, продолжая топать сквозь кустарник. – У нас тут много всякого “такого”. – Он сделал особый акцент на последнем слове. – И ничего естественного в нем нет, тоже верно. Однако и святостью в здешних местах не пахнет. – Смешок сорвался с его губ. – Скоро поймешь, почему.
Я не стал продолжать диалог.
Вскоре словно из ниоткуда возник черный монолит.
В два человеческих роста глыба торчит из земли и мха; её ничем не запятнанная поверхность испещрена вязью рельефов – вдавленные вглубь иероглифы собираются в незнакомые строчки
Мой взгляд скользит по ним, однако ничего разобрать не получается – язык незнаком мне.
Лес сторонится монолита: ветки лежат от него в десяти шагах, дубы растут и того дальше – возвышаются идеальным кругом, даже их бугристые корни и ветви тянутся в обратную сторону от глыбы, отчего не покидает ощущение, будто здесь давным-давно произошел страшный взрыв.
Лишь туман ничего не боится, стелется густой дымкой.
Моя рука легла на вязь иероглифов, тепло разлилось по коже, легкая вибрация отозвалась в костях.
Пальцы заскользили по выемкам, коснулись картинок – солнце встает над равниной с воткнутыми в землю мечами, уродец-упырь скалится в жуткой гримасе, от покрытого вязью меча исходят лучи, – вернулись обратно на верхние строчки.
Я не сразу понял: меня заворожил монолит, стою рядом с ним с открытым ртом, всматриваюсь