с пастбища Зорьку, они сделали Настеньке наставление:
– Если Ванечка с Никишей заплачут, ты с ними поговори, – распорядилась Анютка.
– А если и после этого они будут плакать, прибежишь к нам! – не удержалась проявить себя Маня. – Поняла?
– Поняла, – тоже по-взрослому и даже со вздохом, и некоторой обидой произнесла, опустив глаза, Настенька. Мол, что тут понимать-то?
Взяв по ведерку, девочки отправились на дойку. А минуты спустя, словно подслушав разговор сестер, подал свой голос один из близняшек. Настенька мгновенно отреагировала на плач братишки. Пододвинув к полатям табурет и забравшись на него, она наклонилась к проснувшемуся братику.
– Ну, ты цё плацесь, маленький? – изрекла девочка, копируя «повзрослевших» сестренок. – Есть хотись? Стясь я тя покольмлю.
Сбегав за кусочком хлеба, она потыкала им плачущему братику в рот. Но он после такой «кормежки» не только не успокоился, а стал кричать еще сильнее. Своим надрывным воплем мальчик разбудил спящего рядом братика, и они стали горланить наперебой.
Не выдержав выступления дуэта, девочка вспомнила угрозу сестренок в адрес «плачущих» кукол: «Не замолчишь, я тебе рот зашью и глазки!» Настенька видела утром, как мама зашивала иголкой дырочку в папиных рабочих брюках. Запомнила она и то, что мама ту иголку с оставшейся ниткой, торопясь, оставила в оконной занавеске. Пододвинув к окну табурет, девочка вынула ту иголку с ниткой из занавески и, вооружившись ею, стала взбираться на полати к кричащим братикам.
Благо, что в этот момент Маня принесла в дом первую порцию выдоенного у Зорьки молока и, услышав крики братишек, бегом забежала в комнату. Будь по-другому, Настенька могла бы совершить непредсказуемое.
Когда старшие сестренки с целью покритиковать Настеньку за поступок рассказали об этом маме, та чуть ума не лишилась. Но рассудок возобладал над чувствами, и она только упрекнула «глупеньких»: «Я же вам доверила братишек». А в конце непродолжительной беседы строго внушила: «Когда меня нет дома, с Настеньки глаз не спускайте!»
Один Бог знает, что у нас впереди…
С прошествием лет ни казак Лихачёв Василий Тимофеевич, ни Никифор Елисеевич Груднов ни разу не раскаялись в спешном объединении. Все у них ладилось и шло, как по написанному сценарию. Буквально все, что они совместно планировали, в намеченный срок становилось реальностью. А после выдачи замуж Любаши, Никифор стал для Василия Тимофеевича, словно родным братом.
Большой радостью отозвалось в их душах включение в производство подросших у Никифора Елисеевича Анюты и Мани, так как домработницу Глашу после свадьбы Василек и Любаша увезли с собой. С весны 1916 года девочки начали приезжать на хутор Чесноков не на прогулку, а чтобы в доме Василия Тимофеевича, как они сами шутили, работать «поварешками». Благодаря этому, Василию Тимофеевичу