фигуры. Безликие, с ног до головы закованные в броню, с боевыми ножами и щитами в хищно скрюченных перчатках, они странно напоминали самих людей из-за гор, только неизмеримо более могучих, как будто боги войны спустились на поле боя, чтобы наказать своих нерадивых почитателей. Стальные пальцы вырывали их щиты из рук и руки из плеч, удары ножей вбивали пластинки брони сквозь мышцы и кости глубоко в сердца людей. Нападающим просто нечем было их остановить. Менее чем за минуту погибло тридцать человек. Это была бойня. Боевые кличи сменились криками панического ужаса. Пестро одетая толпа людей дрогнула и побежала. Опьяненные кровью штурмовики еще несколько секунд собирали среди бегущих смертельную жатву, но, подчинившись громкому приказу, не торопясь и с видимым неудовольствием отошли к рядам повозок. Как большие хищные кошки, они пристально смотрели в спины убегающих людей, постепенно отпуская возбуждение короткой схватки. Бой окончился меньше чем за двадцать минут.
Они выжили в первом бою. Новички один за другим стряхивали напряжение и возвращались к жизни. Некоторые, как оставленные куклы, неподвижно привалились к повозкам. Другие смеялись и прыгали, не заботясь о том, что подумают о них. Штерн разжал на карабине трясущиеся руки. Он до последнего вглядывался в удаляющиеся спины врагов. Лишь когда последний скрылся за холмом, он снял палец со спускового крючка. Он чувствовал себя усталым и вымотанным, хотя прошло всего несколько минут. Преодолев себя, юноша оглянулся на инструктора, ожидая приказов. Тот меланхолично разглядывал радостно прыгающих новобранцев и молчал. Почувствовав взгляд Штерна, он оглянулся и легонько похлопал ладонью по воздуху. Поняв жест отбоя, Штерн сполз вниз, позволив чувствам захлестнуть себя. Его тотчас накрыло: он заново переживал давящее ожидание, непривычное ощущение приклада на плече, напряжение, сосредоточившееся в одной подушечке указательного пальца. Крики людей, почему-то желающих убить его, хотя Штерн не сделал им ничего плохого, и инстинкт выживания, требующий сделать хоть что-нибудь. Но инструктор пообещал лично вышвырнуть за щиты того, кто откроет огонь без приказа, и Штерн ждал команды как освобождения. Снова вспомнилась внутренняя борьба между могучим желанием жить и осознанием, что тот неясный силуэт в узкой рамке прицела тоже принадлежит человеку. Штерн нажал крючок раньше, чем понял, что прозвучал приказ. Он не знал, попал ли хоть во что-то, и не хотел знать. Он спускал курок снова и снова не для того, чтобы убить врага. С каждой пулей будто улетали вдаль его сомнения и страх. И когда они кончились, Штерн остался один. Он смутно помнил секунды звенящей ясности и холодного разума, но теперь, в мире полном жизни, это чувство казалось все более далеким и невозможным, и юноша быстро убедил себя, что ему пригрезилось.
Стивен Джейкобс неторопливо шагал вдоль собирающейся в путь колонны. Ему всегда казалось, что с высоты своих собственных, а не ног коня или стола, земля начинает выглядеть