и еще один, и еще: когда-то их было двадцать. Прочие веревки сгнили раньше, но если хорошо поискать под корнями…
Дама шагнула на освещенную вершину с еле заметной тропинки, которую молодой граф, часто бывая здесь, волей-неволей протоптал по склону холма. Улыбнулась, выпрямилась, вскинула руки, словно приветствуя восходящее солнце, ласково посмотрела на юношу.
– Здравствуй, сын мой.
Ее голос был глубоким и сильным, – и в нем было то же скрытое могущество, что у незримого другим переливающегося воздушного столба, кружащего над ее плечами.
Юноша молча поклонился. Даме редко нужны были слова: в ней, перешедшей грань, осталось не так много человеческого.
Он закрыл глаза, – смотрящий со стороны мог бы подумать, что молодой аристократ заснул стоя, прислонившись к дереву. Впрочем, кто бы мог его увидеть в тот миг, когда время остановилось, и разные его слои перемешались, как вода, кипящая в лесном ключе? То, что было давно или недавно, с ним или не с ним, делалось близким, как желудь на ветке, – протяни руку и удержи в кулаке.
Кулак сжался. Поверхность желудя была прохладной, гладкой и горькой даже наощупь.
***
Гроб стоит в часовне, окруженный зажженными свечами, и лежащая в нем молодая женщина невероятной красоты вовсе не выглядит мертвой. Цветы, множество живых цветов, знакомых и незнакомых, пахнущих сладко или терпко: гроб окружен ими так, что, кажется, стоит посередь цветущей поляны.
– Requiem aeternam dona eis, Domine, – нараспев произносит стоящий рядом с гробом полноватый священник.
Его слова расходятся с мыслями. «Ее смерть – благо для семьи и для нее самой, – думает отец капеллан. – Хоть и жаль такую молодую».
– Нет! Нет-нет-нет, не будет никакой смерти, пока она живая! – мальчик выворачивается из рук суровой дамы, спину которой перекашивает горб. Подбегает к гробу, раскинув руки, перегораживает дорогу священнику.
Что он понимает, вчерашний младенец? Впрочем, повинуясь знаку главы семейства, капеллан отходит в сторону, к стоящей поодаль даме с горбом.
– Господи, святой отец, мое сердце рвется, – тихо говорит горбунья. – Мальчику всего три года, и он уже сирота.
Она уверена, что мальчик не слышит. Она зря так думает.
– Он не сирота, дочь моя, у него есть отец, – священник поджимает губы. – Господин граф позаботится о воспитании своего наследника должным образом, чего нельзя было сказать о покойной.
– Позаботится – если будет в состоянии, – вздыхает дама. – Впрочем… Ему придется. Мой бедный брат будет жить ради сына.
– Отец? – услышав слова тетушки о своем родителе, мальчик озирается по сторонам и находит взглядом высокого усталого пожилого господина.
– Все будет хорошо, сынок, – сделав шаг вперед, тот берет сына за руку. – Все… сложится наилучшим образом. Я буду с тобой рядом. Давай помолимся за маму.
На сердце старого графа