Лизы – не секрет, – парировала Венди.
– А мне не это претит, а твой лексикон, – прошипела Вайолет.
У Джоны от них ото всех голова кругом шла. Казалось, он игру в вышибалы по телику смотрит.
– Похоже, я вам весь настрой сбила, – нахмурилась Лиза. – Извините. Я, честно говоря, думала, вы еще только собираетесь ужинать.
– Нет, мы сегодня в ускоренном режиме, – пояснила Венди. – У мамы обострилось шизоидное расстройство личности.
– ВЕНДИ! – На сей раз Дэвид сам оборвал старшую дочь.
– Ладно, ладно! – Венди замахала рукой, взяла бокал с вином.
Вернулась Мэрилин. Лиза выждала, пока мать сядет за стол, и подняла стакан с водой.
– Джона, твое здоровье. Добро пожаловать в семью.
Так сказала Лиза. Тоже с прибабахом, подумал Джона. Чего и удивляться, черта семейная. Но Лиза по крайней мере искренна в своем дружелюбии.
– За Джону, – подхватил Дэвид, и все стали чокаться.
Джона неуверенно поднял свой стакан с кока-колой.
Разговоры начинались – и почти сразу обрывались. Джону атаковали вопросами – он отвечал, неумело приукрашивая и речь, и факты. Венди рассказывала про барре-фитнес[41], Лиза – про своих студентов. Мэрилин хоть бы на секундочку угомонилась – нет, она то подливала в бокалы, то перехватывала капли воска, готовые заляпать скатерть. Когда все поели, Дэвид начал убирать тарелки. Джона, вспомнив установленные Ханной порядки, дернулся помочь, но Венди коснулась его руки:
– Сиди. Это папина обязанность.
Пришлось остаться среди женщин. Сцена из ужастика: Вайолет, Лиза, Венди и Мэрилин – будто четыре училки начальных классов, с виду серые мыши, а собрались на шабаш и примеряются, как бы половчее выпотрошить Джону.
– Понимаю, прозвучит странно, – заговорила Мэрилин с некой мечтательностью в голосе, – но у тебя, Джона, нос точь-в-точь как у моего отца.
Джона поерзал на стуле:
– А это… простите, это хорошо или плохо?
Мэрилин впервые за все время рассмеялась, и Джона прямо там, в столовой этого большого несуразного дома, понял, что с бабушкой точно поладит.
Глава восьмая
– Неужто это наш будущий адвокатик? – Именно так приветствовал ее папа в то июньское утро.
Был четверг. Грейс сама позвонила домой. Разумеется, ложь следовало задушить в зародыше. Сгодилась бы любая глупость, например: «С Лизой я говорила под кайфом, мне очень стыдно». Или: «Известие о том, что я принята, прислали по ошибке». У Грейс просто не хватило духу – вот почему, когда родители позвонили ей назавтра после Лизы, она продолжила лгать – деликатно, если это слово подходит ко лжи; так, будто до сих пор не знала наверняка про университет. «Ну да, – сказала тогда Грейс, – похоже, я остаюсь в Портленде». Вот же она дура! Не представляла, на что идет, по-детски рассчитывала выплыть из океана обстоятельств!
Она поселилась в коробке, выстланной линолеумом. Зарабатывает триста восемьдесят долларов в неделю «грязными», и единственная ее реальная