жизни смысл, форму, содержание. Упорядочивает жизнь, словом. Он сам себя сделал, а для чего? Чтобы в шестьдесят четыре, будучи врачом с многолетней практикой, лазать по деревьям, как мальчишка? Чтобы занимать разум пакостью вроде слизней и плесени? Несправедливо, нечестно так резко лишать человека привычного статуса, будто пинком под зад из жизни выбили. Должна быть некая промежуточная стадия, перегон, если хотите, между полной занятостью в больнице и торчанием на сайте DiagnoseYourDecidua.com. Дэвид отправил веб-мастеру электронное письмо (прицепляя к своей фамилии ничем не обоснованное «Д. М.» – «доктор медицины», испытывал скромную гордость), в котором указал на очевидную лингвистическую ошибку: decidua, мол, ничего общего не имеет с deciduous, ибо означает децидуальную оболочку матки, вместе с плацентой выходящую из женского организма после родов. Думал озадачить создателей веб-сайта. Объяснил – терпеливо, доходчиво, свысока – насчет латинского decid («отрезать») или decidere («сбросить»): второе годится, пусть и с натяжкой, для описания обоих процессов – листопада и отпадения эндометрия, сформировавшегося во время беременности.
Пока печатал – гордился собой, но уже через двадцать минут гордость трансформировалась в стыд. Еще бы: не далее как в прошлом году Дэвид принимал роды, имея непосредственный контакт с децидуальной оболочкой, теперь же натаскивает в латыни анонимного дендролога, который не иначе в магазине «Все по одной цене» работает.
Словом, полная чушь это «осознанное мышление». Дом с фасада облупился, Дэвиду хочется покраской заняться, а Мэрилин уперлась: нет, и все тут. Людей наймем, пусть они и красят. Пожалуй, надо вновь поднять вопрос о покраске. Напомнить Мэрилин, что он взрослый мужчина, в недавнем прошлом человек уважаемый. И вообще, не его ли повадки она любовно и восторженно называла кошачьими (пусть имелась в виду спальня – никто не станет спорить, что Дэвид сохранил отличную координацию движений). «Понимаю, звучит банально, – скажет нынче Дэвид, – но у меня ощущение, будто я оставлен на обочине жизни».
Внезапно закружилась голова. Прошло почти сразу, но боковым зрением Дэвид заметил что-то золотисто-желтое. Восковые диски, похожие на раковины моллюсков. Вон там, повыше его головы, их целая россыпь. Дэвида передернуло. Тварей вроде кораллов и актиний – ноздреватых, губчатых, пористых, с присосками и щупальцами, с ответвлениями, растущими, как раковые опухоли, – он боялся до дрожи, не в пример дочерям, которые обожали ходить в Чикагский океанариум, где неизменно застывали в восхищении перед всякой придонной мерзостью.
– Твою мать! – выдохнул Дэвид.
– Милый!
Он вздрогнул, чуть не потеряв равновесие. Обеими руками вцепился в сук, на котором сидел.
– Господи!
Внизу, запрокинув голову, щурясь на солнце, стояла Мэрилин. Рука ее взметнулась, прижалась к сердцу.
– Ой, прости, пожалуйста!
– Погибели моей хочешь, малыш?
– Дорогой, какая же я непредусмотрительная! Почему мне даже в голову не пришло, что