с досадой подумала Вайолет.
– Ну да, я записала Джону в секцию крав-мага. В моем фитнес-клубе инструктор – супер. А Джона – он способный. Прирожденный гимнаст. И вообще, крав-мага – это круто. Расслабиться не дает. Полную боеготовность подразумевает в каждый момент жизни. Учит обращать агрессию на обидчика. И потом, сами упражнения. Ну-ка, Джона, покажи ей свои трицепсы.
К счастью, Джона, как и Вайолет, счел предложение неприличным. Венди и впрямь выставила себя гибридом сценической мамочки и миссис Робинсон[46].
– Я и сама подумываю, не перейти ли на крав-мага, – сказала Венди. – Барре-фитнес – он для заторможенных.
– Это что-то новенькое, – бросила Вайолет.
– Определенно, я вам помешала.
– Да нет же.
Через час надо забирать Уотта – он в спортивном лагере. Эли наверняка на седьмом небе – играет в «Саймон велит»[47] с Каролиной, приходящей няней (предполагалось, что нужда в няне не возникнет, поскольку мамочка между Эли и карьерой выбрала Эли). Мэтт сегодня утром поцеловал Вайолет, но как-то отстраненно, даже небрежно. А ее раздавленная личным горем сестра благополучно вовлекла Джону в вид единоборств (пусть и сомнительный) только потому, что просто не знает, куда время девать. Что ж, логично; нет, неожиданно и неизбежно – ибо Джона «всплыл» именно стараниями Венди. Вот пусть она о нем и хлопочет.
– Так приятно с тобой пообщаться, – вымучила Вайолет. Кажется, за четверть часа она израсходовала эмоциональной энергии больше, чем за последние десять лет. Вот они, ее сестра и мальчик, которого Вайолет все еще не может, как ни старается, даже мысленно назвать сыном, сидят рядышком. Глядя на них, игнорируя тревожные звоночки, которые при Венди всегда звенели громче, Вайолет заставила себя порадоваться, что эти двое нашли общий язык. Вайолет допила капучино. Проклятое молоко! Теперь до вечера кол в горле гарантирован. – То есть с вами обоими.
1978–1979
Вайолет родилась за четыре дня до Дня благодарения, и первым, что пришло Дэвиду на ум, было эгоистичное «слава Богу». Конечно, за то, что девочка крепенькая, здоровенькая, но еще и за то, что теперь есть отмазка от ежегодной обязательной поездки в Олбени-Парк. Отец отмечал этот праздник по раз и навсегда установленной схеме – сколько Дэвид себя помнил, на День благодарения у них были индейка, бурбон и футбол на двоих во дворике. Мэрилин отчасти оживляла унылый ритуал, но настоящего веселья или хотя бы душевности не удавалось создать даже ей. При каждой встрече с отцом Дэвид дополнительно укреплялся во мнении, что новая его жизнь куда лучше прежней. Пусть в ней мало покоя и полно мелких неурядиц, зато есть главное – теплота. В отцовском доме одинокое детство представлялось взрослому Дэвиду еще более одиноким. Хотелось поскорее уехать. Он позвонил отцу прямо из больницы, и тот после ряда стандартных вопросов уточнил с утвердительной интонацией:
– Так в четверг я вас жду.
Дэвид опешил. Мэрилин, вымотанная родами, то погружалась