понять, что на самом деле знает старый аптекарь. Увидеть правду в его глазах, прочесть её в мельчайших движениях его лица…
«Я помню один случай…» – господин Штейн говорил медленно, словно каждое слово было каплей яда или противоядия, и он ещё не решил, что именно предложить. «Это было давно, ещё когда я сам был подмастерьем. Тогда я тоже искал… нечто особенное.»
Свет лампы дрожал, отбрасывая на стены причудливые тени. Они двигались, словно живые, и Томасу казалось, что он видит в них отражение своих собственных метаний.
«Видишь ли,» – старый аптекарь сделал ещё один шаг вперёд, и свет лампы выхватил из темноты глубокие морщины на его лице, – «есть знания, которые могут быть… опасными. Особенно для молодых умов. Они как пламя – могут согреть, а могут сжечь дотла.»
Флакон в рукаве словно пульсировал в такт ударам сердца. Томас чувствовал, как эликсир внутри него зовёт, манит, обещает раскрыть все тайны, спрятанные за словами старого аптекаря.
«И порой,» – господин Штейн поднял лампу выше, и его глаза блеснули странным огнём, – «эти знания приходят к нам случайно. В момент отчаяния. В минуту слабости. Или… в ночь полнолуния, когда цветут особенные травы на старом кладбище.»
Томас почувствовал, как земля уходит из-под ног. В этот момент он вспомнил все случаи, когда господин Штейн выгонял больных из аптеки. Их умоляющие глаза, дрожащие руки с последними монетами, детский плач… А он стоял за прилавком, холодный и неприступный, как статуя. «Лекарства стоят денег,» – говорил он. «Милосердие – плохой помощник в торговле.» И теперь этот человек говорил с ним почти… отечески?
«Знаешь, мой мальчик,» – в голосе господина Штейна появились новые нотки – бархатные, почти ласковые, но от них по спине Томаса пробежал холодок. «Я давно наблюдаю за тобой. За твоим… прогрессом.»
Он сделал паузу, и в тишине комнаты было слышно только их дыхание. Томас вспомнил большие часы в аптеке – те самые, рядом с которыми стоял сундук, набитый деньгами отчаявшихся людей.
«Особенно интересными были последние дни,» – продолжал аптекарь, и его глаза вдруг блеснули алчным огнём. «Твоя… необычайная проницательность. Твоё понимание свойств трав. Такие знания… они могли бы принести немалую прибыль.»
Томас почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он слишком хорошо знал этот тон – именно так господин Штейн говорил с богатыми клиентами, когда называл цену за особые услуги…
«Представь только,» – голос господина Штейна стал ещё мягче, но в нём появились хищные нотки, – «что мы могли бы сделать вместе. Твои… способности и мой опыт. Мои связи в Гильдии. Подумай, сколько золота принесут особые услуги для особых клиентов.»
Томас смотрел на лицо господина Штейна, освещённое лампой, и видел, как жадность искажает знакомые черты. Тот же взгляд он видел сотни раз – когда аптекарь пересчитывал монеты, когда торговался с умирающими, когда закрывал дверь перед матерями с больными детьми. Но теперь в его глазах горело что-то ещё – какой-то голодный