жить вместе – это грустно, но не так страшно, как кажется. Вовсе не обязательно они должны ненавидеть друг друга. Ведь родители Никиты оба пришли на утренник? – он не увидел, но почувствовал, как Надя махнула головой.
– А потом пошли гулять втроем, – вздохнула она и перекатилась к деду на руки, – я спросила его, зачем тогда они развелись, если гуляют вместе? А он сказал, это значит, что они остались друзьями.
– Видишь? Звучит не так уж плохо, правда? – тут дед сильно кривил душой. Все мы прекрасно знали, что Сережа с Викой никакими друзьями не останутся. Он спросил смешным сказочным басом:
– Ты ведь не думаешь, что она тебя к дракону огнедышащему приведет?
Она попыталась рассмеяться, но случайно заплакала снова. Уже не истерично, а просто всхлипывала. Видимо, эмоций слишком много, психика не справилась. Ей же всего пять…
Так они и сидели на ковре, дед ее укачивал, а по телевизору очередной пророк рассказывал про конец света. Надя ручонки уронила и заснула. Мы ее у нас и уложили.
– Ну и праздник, – пробормотал дед с убитым лицом, – даже про пирог не спросила. Наверное, вообще забыла про день рождения…
Сережа разрешал Наде у нас ночевать только в крайних случаях. «Ребенок должен спать дома», – такое правило у него было. Всегда ее домой тащил, даже когда уже спала наполовину. А тут его как подменили. Ушел домой и позвонил поздно вечером. Голос бесцветный, какой-то сиплый, будто радио на даче ловлю.
«Все готово», – говорит, – «она вещи собрала. Завтра Надю заберет, а потом привезет на выходные».
И с тех пор Вика навсегда стала «она».
Глава 2. Б.
– Ты ведь скучаешь по маме? – спросил дедушка в день, после которого все изменилось.
Дедушка был главным человеком в моей жизни. Он объяснял, как работают разные приборы, без конца изобретал новые игры и рассказывал анекдоты, от которых бабушка краснела и ругалась. Он играл со мной в футбол в коридоре, и каждая стеклянная капелька на люстре сотрясалась от наших прыжков. Мы так сильно хохотали, что иногда я начинала икать, и бабушке приходилось наливать мне воды с каплей валерьянки. «Вот дурак! Семьдесят лет, а все скачет», – сердилась она, а я говорила, что семьдесят – это в некоторых странах еще ребенок.
Я ужасно любила дедушку, но мамы мне не хватало. Ее не хватало как-то по-особому. Так бывает, когда где-то чешется, но ты никак не можешь понять, где. Я скучала, даже когда она была дома, даже когда сидела прямо рядом со мной.
Впрочем, когда она приходила домой, то просто ложилась спать. Она не делала того, что делали обычные мамы: не щебетала на кухне, не заправляла пододеяльники и не пекла пирог, чтобы я угостила всех в садике. Иногда папа не успевал приготовить завтрак, и ей приходилось делать это самой. Молоко растекалось по плите, из луж на столе вздымались скомканные тряпки. Каша была иногда сырая, а иногда горелая, но я все равно ела, чтобы мама не расстраивалась.
После новогоднего утренника Никита спросил, почему моя мама не пришла. Я высокомерно сказала, что у остальных