в интеллектуальных дебатах и общественной жизни. Если с недавних пор он несколько подостыл к этому вопросу, то скорее потому, что депутаты в большинстве своем считают, что женщинам принадлежит сфера частной жизни. Женщины, однако, видят в нем лицо сочувствующее, и он пользуется у них большой популярностью, давая своим врагам повод для насмешек над его «идолопоклонницами»[83] в публичных галереях. Находясь в хорошей форме, он в состоянии очаровывать слушателей обоих полов[84], позволяя им заглянуть в лучший, более справедливый мир. Когда Робеспьер самозабвенно вещает, его риторика обладает завораживающей, практически магической силой, с которой не может сравниться речь ни одного другого политика. Некоторые аспекты этой воодушевляющей картины мира, основанной на правах личности, пришлось задвинуть в долгий ящик в связи с военным положением. Тем не менее, несмотря на то что некоторые коллеги-депутаты до сих пор высмеивают его за утопические взгляды и предсказания, он сохранил представление о революции как о возможности для пережившего второе рождение человечества достичь своего благородного предназначения, которое он понимает как республику добродетели, представление о которой легло в основу его великих программных речей, произнесенных за последний год. Но поскольку Бийо-Варенн лучше вникал в детали[85], именно он, а не Робеспьер, составил для КОС Закон 14 фримера (4 декабря 1793 года), законодательный акт, определяющий механизмы работы Революционного правительства. Точно так же компетентность Барера в международных отношениях делает его оптимальным рупором, доносящим до публики новости с фронта, и именно он, а не Робеспьер, проводит крупную реформу помощи малоимущим. Однако именно Робеспьер взял на себя задачу представить последовательное и страстное моральное обоснование деятельности Революционного правительства, одновременно вдохновляя эту деятельность и оправдывая ее. Она включает в себя применение террора. В терроре нет ничего нового: он был воплощением власти на протяжении веков, особенно в моменты государственного кризиса. Революционное правительство, утверждает Робеспьер, придало террору новую и морально оправданную основу благодаря тому факту, что суверенитет в новой республике воплощен в народе, а не в личности правителя. Учитывая это обоснование, правительство теперь свободно применяет террор, осуществляя то, что он называет «деспотизмом свободы, направленным против тирании». Такая практика объединяет в себе добродетель и устрашение прежде невиданным в истории человечества способом:
Добродетель, без которой устрашение губительно; устрашение, без которого добродетель бессильна. Террор – это лишь мгновенное, суровое и непреклонное правосудие; таким образом, это эманация добродетели[86].
Глубокая эмоциональная вовлеченность Робеспьера в то, о чем он говорит, усиливает воздействие его речей. Он