с шеи жемчужное ожерелье – подарок матери на защиту диплома. Зёрна рассыпались по полу, закатились под стол, в щели между панелями.
– Вы… Вы заболели? – Лиза сделала шаг назад, наступив на жемчужину. Хрусткий звук заставил её вскрикнуть.
Юлия рассмеялась. Громко, с надрывом, как вспышка молнии в стеклянной пустыне.
– Сегодня я не принадлежу себе. – Она сняла часы, положила их на пачку контрактов. Стрелки замерли на 9:47 – время, когда Владимир обычно пил кофе, разбавляя его щепоткой соли. «Чтобы помнить вкус слёз», – говорил он.
Внезапно зазвонил телефон. Лиза бросилась к аппарату, как утопающий за соломинкой.
– Это г-н Чжан… Он настаивает…
Юлия выдернула шнур из розетки. Гудки умерли, оставив после себя вакуумную тишину.
– Вы понимаете, что делаете? – Шёпот Лизы слился с гулом кондиционера.
– Впервые за десять лет – да.
Она прошла к лифту, оставляя за спиной следы мокрых ботинок на идеальном паркете. Лиза металась между рассыпанным жемчугом и мигающим телефоном, похожая на сбитую с толку бабочку в террариуме.
Внизу, у выхода, швейцар в ливрее протянул зонт. Юлия покачала головой. Первые капли дождя упали ей на лицо, смешиваясь с чем-то солёным у уголков губ. Она шла, не оглядываясь, пока не упёрлась в чугунную ограду набережной.
В кармане зажужжал телефон – личный, не рабочий. Владимир: «Гроза скоро кончится. Приходи смотреть, как тучи рвутся на заплатки».
Она перевела взгляд на здание офиса – стеклянный монолит, где её отсутствие уже вызывало перебои в системе. Рука сама потянулась к кнопке вызова такси. Но вместо этого пальцы набрали: «Уже иду».
Дождь хлестал по спине, смывая лак с ногтей, размывая контуры строгого пучка. Где-то под мостом, в трущобах старого города, её ждал мужчина с краской под ногтями и умением превращать трещины в искусство.
Запись в дневнике 23:11:
«Сегодня я разбила часы.
Время вытекло серебряной лужей.
Я – не стрелки. Я – птица,
что пьёт дождь из разбитого неба».
Глава 13. Тайна старого фото
Мастерская Владимира пахла льняным маслом и пылью веков. Солнечный луч, пробившийся сквозь запылённое окно, выхватывал из полумрака ящики с кистями, банки с позолотой и фотографию, приколотую к пробковой доске. Юлия разглядывала снимок: Владимир, лет на десять моложе, держал на плечах девочку с косичками. Оба смеялись так, что глаза превратились в щёлочки, а рот Владимира, обычно поджатый в ироничную ниточку, был широко распахнут.
– Моя племянница, Аня, – он поставил на стол кружку цикория, брызги попали на палитру с охрой. – Ей семь. Она считала, что я умею летать.
Юлия прикоснулась к уголку фотографии. Бумага выцвела, но энергия смеха била через край. Она вдруг поняла: не помнит ни одного своего фото, где бы смеялась по-настоящему. На корпоративных снимках – улыбка в три зуба. На светских раутах – прикрытый веером рот.