гармонично с домом и она немного разбавила темный ансамбль жемчужной брошкой. Хелен потянула шнурок, вызывая служанку. Ни на миг она не задумалась, что на том конце не может быть колокольчика, но через несколько минут в её комнату вошла горничная, чтобы помочь ей одеться. И теперь на Хелен из зеркала смотрела не зажиточная квакерша, путешествовавшая в одиночестве, а леди, которой она и была. Удовлетворившись своим видом, Хелен спустилась в малую столовую.
– Хелен, какая ты красивая, – Рут встретила кузину у дверей в малую столовую, осматривая её с ног до головы.
– Я рада, что ты поддерживаешь решение отца отказаться от траура.
По лицу Хелен пробежала тень удивления. Рут заметила это и оглянулась на Элизабет, но та ответила ей беспомощным выражением на лице.
– Я не надела траур потому что у меня еще нет платья, а то черное – моя форма из пансиона.
Еще полгода она не смогла бы надеть что-то светлое, а синий цвет был ей простителен. Черное ученическое платье Хелен не годилось для траура, ей требовалось платье иного рода, а такого она еще не заказала. Этот вопрос Хелен намеревалась решить в Лондоне, в первую же свою поездку. Она слышала, что бедняки не покупали в траур новую одежду, а красили старую. От одной мысли, что ей придется перекрасить одно из своих чудесных светлых платьев в черный, Хелен передернуло. Это не укрылось от Рут, она смутилась, отводя глаза.
– Прости, Хелен, мы не знали. Но, так или иначе, мы не хотим обидеть тебя или память о нашем дяде. Наш отец против черного цвета и считает, что мы не должны отказывать себе в обществе в этом сезоне из-за траура. Я не предупредила тебя сразу, думала, он написал в письме…
– Нет, дядя Тайрон ничего об этом не писал. Но раз он велел вам… – Хелен сдержала недовольство и не стала сильно оскорбляться, хотя и ощущала гнев. А заметив накрытый стол, решила, что нечаянно нанесенная обида не стоит того, чтобы разворачиваться и уходить, лишая себя еды. Дядя не стал отказываться от веселья, так и она не станет морить себя голодом. – Давайте отвлечемся от грустного.
Хелен не могла устоять перед поджаренным до золотистой корочки хлебом с апельсиновым джемом и холодной птицей. Прислуга разливала по чашкам горячий чай. Девушки, еще чувствуя смущение и досаду, сели за стол и сразу же потянулись к тостам. Из-за собственной неосмотрительности Хелен не могла толком поесть уже второй день, сейчас ела с большим аппетитом, и обида на родню за отказ от траура ей не помешала. Ели девушки молча; Хелен была обижена, чтобы что-то говорить, а потом птица оказалась слишком вкусной, а тосты с джемом были невероятно хрустящими и сладкими. Напившись чая, они лениво разговорились. Хелен почувствовала себя почти как дома: после еды они с отцом и Франсин часто оставались за столом, ведя непринужденные беседы, а после вкусного и сытного обеда дурные чувства притупились. Когда служанка уносила пустые тарелки, Элизабет предложила Хелен прогуляться по дому, а затем выйти в сад.
Рут и Элизабет показывали