жил среди людей.
Бабр чуть замедлил шаг, насторожился.
– Как? – голос прозвучал ровно, но внутри дрогнула тень недоверия.
– Меня взял во двор один ремесленник.
– Ты был его… питомцем? – в словах Бабра мелькнуло сомнение.
Медведь коротко усмехнулся, ни презрительно, ни насмешливо, словно само это слово было лишено смысла. В его взгляде промелькнула дальняя, туманная печаль.
– Нет. Я просто жил рядом, смотрел.
– Смотрел? – переспросил Бабр. – На что?
– На то, как он создаёт.
Они продолжали идти. Лес прислушивался, замедляя время и вплетая рассказ в ритм их шагов.
Медведь рассказывал: о человеке, что брал в руки дерево и придавал ему формы, которые оставались жить дольше самой древесины; о тонких узорах, что украшали крыши, окна и двери домов – люди называли их наличниками. Линии, изгибы, завитки, которые на первый взгляд казались случайными, но несли в себе память о руке мастера, отпечаток его мысли, что оставался на дереве даже после того, как руки переставали работать. Он говорил о том, как запоминал каждое движение, каждый плавный росчерк резца, как видел, что за этими формами скрывается не просто работа, а нечто большее – ритм, порядок, суть. И о том, как люди приходили, чтобы обменять это на что-то своё. Как благодарили, как понимали ценность того, что сделано руками. Но потом…
– Когда я вырос, соседи стали бояться, – медленно проговорил медведь. – Они видели во мне только силу и угрозу.
Он сделал ещё один шаг, и хвоя под лапами мягко зашуршала.
– Ремесленник пытался убедить их. Говорил, что я не опасен, что я не похож на тех, кого они боятся. Но люди редко слышат, когда им говорят то, чего они не хотят слышать.
Медведь на миг замолчал.
– В конце концов, они вынудили его.
Бабр слушал. Ветер прошёлся по верхушкам деревьев, но внизу по-прежнему было тихо.
– Он привёл меня в лес, – продолжил медведь. – Оставил. Не потому что хотел, а потому что иного выбора у него не было.
Они шли дальше. Лес слушал, ветер шептал в кронах.
– Но ты не стал обычным медведем, – наконец произнёс Бабр, разрывая тишину.
Медведь не ответил сразу, лишь шёл молча, мерно покачиваясь в ритме шагов, будто его мысли двигались с той же неторопливой глубиной, что и сам лес вокруг. Только через несколько мгновений он заговорил:
– Нет, – в его голосе прозвучало что-то далёкое, тягучее, как эхо старых историй. – Дух тайги увидел, что я не умею добывать себе пищу, как обычный медведь. Увидел, что я не такой, как остальные, сжалился… и решил помочь.
Что-то холодное скользнуло по спине Бабра. Он слышал рассказы о духах, о тех, кто живёт в тенях леса, в дыхании ветра, в глубине рек, но никогда ещё не встречал тех, кого они коснулись.
– Как дух тебе помог? – спросил он, напрягая слух, будто ожидая, что в этот миг сам лес подаст знак.
Медведь обернулся: его тяжёлые лапы медленно поднялись, и Бабр увидел когти – необычные, чуть загнутые, острые, но не как у хищника.
– Дух тайги