спасительных глубин, ощущал странную неуверенность. Если случится опасность, если придётся бежать, сражаться – останется ли он таким же сильным? Или новая природа сделала его уязвимым там, где раньше он был хозяином?
Внезапно слух уловил нечто непривычное: лёгкое движение, осторожный шорох в зарослях у массивного дерева. Бабр замер, напрягая зрение. Листва вздрогнула, и он различил неясную, тяжёлую тень, шевелящуюся среди ветвей.
Шерсть на загривке у Бабра встала дыбом, но он не отступил. Бежать? Но куда? Здесь вода не унесёт его прочь, не спрячут волны. Оставалось только одно – встретиться лицом к лицу с тем, кто скрывался в темноте.
Бабр глубоко вдохнул, напряг мышцы и шагнул вперёд.
– Эй, кто ты? – голос прозвучал глухо среди деревьев. – Выходи!
В лесу снова стало тихо. Тишина на мгновение показалась живой, пульсирующей, будто сама природа задержала дыхание в ожидании ответа. И тогда что-то в зарослях зашевелилось. Сначала показались коричневые уши, а потом и вышел весь зверь.
Это был медведь – огромный, тяжёлый, словно вылепленный из самой земли. Бабр встречал медведей раньше, видел, как они иногда забредали в его лес, но этот был значительно крупнее и массивнее. Тёмно-бурая шерсть с глубоким, почти чёрным отливом впитывала солнечные лучи, словно задерживала в себе свет. Лапы, тяжёлые, могучие, несли силу, способную сокрушить дерево одним движением когтя.
Но не это заставило Бабра замереть – взгляд остановил его. В нём не было ни гнева, ни тревоги, ни любопытства. Ни угрозы, ни предупреждения – только покой. Глубокий, неподвижный, как вода озера, что видело приход и уход тысяч лет, что знало тайны мира задолго до того, как появился любой зверь.
Медведь не посмотрел на Бабра. Он шагнул к дереву, вытянул лапу и с почти ленивой неторопливостью начал сдирать когтями древесный нарост, точно снимая ненужную шелуху.
Бабр чуть подался вперёд, стараясь уловить смысл в этом простом, но завораживающем действии.
– Что ты делаешь? – спросил он осторожно, с искренним недоумением в голосе.
Медведь не отвлёкся, продолжая методично счищать когтями древесный нарост. Двигался неторопливо, без спешки, будто всё происходящее было частью древнего, размеренного ритуала.
– Собираю кап, – произнёс он наконец.
Слово показалось Бабру чужим, странным, но по всему было видно: так называется этот нарост, который медведь бережно скоблил с дерева.
– Зачем? – не удержавшись, спросил он.
Медведи не делали таких вещей. Они охотились, спали, бродили по лесам, но никогда – никогда не собирали кап. Это было нечто человеческое.
– Чтобы делать вещи, – спокойно ответил медведь.
Голос его был глубок, тяжёл, будто звук, рождающийся в самой сердцевине старого дуба. В нём не было ни спешки, ни желания объясняться. Только сухая, неоспоримая истина.
– Какие вещи? – Бабр чуть прищурился.
Медведь повернул голову. Движение было неторопливым, но в глазах, мелькнувших в сумраке леса, пряталось нечто древнее.
– Те,