был увлечён. Его затягивало внутрь – в звуки стрельбы, в бегущие циферки, в жаргон, который Лёша не знал.
– Фраг, пинг, лаги, – бормотал Даня, смеясь с другим пацаном, что всё чаще появлялся у него дома. Они говорили быстро, сбивчиво, на чужом языке. Лёша пытался вникнуть. Пытался сидеть рядом. Но чувствовал себя мебелью. Он становился невидимкой.
Однажды Даня даже не повернулся, когда Лёша вошёл.
– Ща, ещё катка, – сказал, не отрываясь от экрана.
Лёша сел, молча. Смотрел, как они играют вдвоём. Слышал, как смеются. И вдруг понял: он здесь лишний. Не потому что прогнали. А потому что не позвали.
Он ушёл не сразу. Сначала сидел, слушал, пытался быть частью этого. А потом – как будто в груди что-то сместилось. И всё. Он не стал прощаться. Просто поднялся и вышел.
И в тот вечер не пошёл домой. Пошёл к бабуле. Та встретила, как всегда, молча. Накрыла на стол, поставила чай. Домашний пирог. Плотный, сладкий, с повидлом. Лёша ел медленно, глядя в скатерть. Пальцы гладили край кружки. Бабуля не спрашивала. Она просто сидела рядом и перебирала чётки – не церковные, а свои, привезённые с базара, деревянные, с запахом сушёных трав.
Потом он вышел на балкон. Смотрел в сторону холмов. Они были неподвижны. Как будто их не трогает ни время, ни люди, ни потери. Он стоял долго. И думал: если идти – прямо, через дворы, через пустыри, через трассу – можно ли добраться до такой же тишины внутри?
Он не задавался вопросами вслух. Но мысли шли сами. Почему Даня выбрал другого? Почему он, Лёша, оказался тем, от кого отворачиваются? Он ведь не предавал. Он был рядом. Всегда. Он верил. А теперь – пустота. Не злость. Даже не обида. А как будто внутри отрезали целую часть.
Эта пустота начинала звучать в нём. В классе, на физкультуре, дома. Он не делился ни с кем. Но молчание становилось тяжёлым. Как будто ты кричишь – беззвучно.
И всё же он не жаловался. Он просто стал чаще ходить к бабуле. Там была пауза. Там не нужно было объяснять, почему ты не идёшь гулять. Почему не звонишь первым. Там можно было просто сесть, уткнуться в подушку и не двигаться. А бабуля гладила по голове и говорила:
– Ну ты же у меня, Лёшка… ты всё пройдёшь.
Он не был уверен. Но её голос звучал так, будто она знала. И в такие вечера ему становилось немного тише внутри.
Прошло какое-то время. Всё стало иначе, но Лёша не сразу это заметил. Сначала казалось – Даня вернулся. Они снова гуляли вместе, смеялись, делали вид, что ничего не случилось. Шли через двор, как будто ничего не треснуло между ними. Но внутри Лёша уже знал: трещина осталась. Это был не возврат, а затишье. Пауза. Он чувствовал это всем телом – как будто находился в доме с тонкими стенами, за которыми вот-вот снова кто-то хлопнет дверью.
Разговоры стали не те. Смех – не тот. Прежняя лёгкость ушла, как выветрившийся запах. И Лёша понял: Даня здесь ненадолго. Временный пассажир. Он просто заполнил перерыв между новыми компаниями, новыми друзьями. И однажды всё действительно изменилось.
Сначала Даня