но именно поэтому таким желанным. И он понял – не в первый раз, но на этот раз точно – он хочет быть среди них. Не просто мимолётно, не понарошку, а по-настоящему.
И тогда всё стало складываться в единую цель. Всё, что раньше было разрозненным – их образы, их разговоры, запах одеколона, этот уверенный темп шагов – теперь становилось смыслом. И первым шагом туда была секция таэквондо. Он знал: почти все из этой стаи занимались именно этим. Он слышал их разговоры про поединки, про «награды», про тренировки. Видел, как они шли после занятий – уставшие, но словно в каком-то особом состоянии, с выпрямленными спинами и горящими глазами.
Он представлял себе это снова и снова: как заходит в зал, где пахнет татами, резиной, потом и честным трудом. Как тренер, грозный и немногословный, оценивающе кивает ему. Как он – не хуже, не слабее – встаёт рядом с теми, кем восхищался. В его голове это было не просто желание – почти пророчество. Он уже жил этим образом. Видел себя в этом кимоно, с набитыми руками, с холодной уверенностью в глазах, с тем самым запахом одеколона, который делает тебя старше, чем ты есть на самом деле.
Он пошёл записываться. Не сказал маме – не потому что боялся запрета, просто не хотел пока никого пускать в это. Это было что-то его. Тайное, личное, почти священное. Он долго стоял перед входом в спортзал. Смотрел на дверь, за которой шли тренировки. Внутри всё сжималось – не от страха, а от того, как много зависело от этого шага. Он толкнул дверь.
И реальность оказалась другой. Без звона фанфар и приветствий. Его записали в начальную группу – туда, где только учили, что такое стойка и как держать руки. Никаких старших. Никакой стаи. Только такие же, как он. Кто-то младше. Кто-то такой же растерянный. Кто-то пришёл, потому что родители настояли.
Он стоял посреди зала, чувствуя, как в груди что-то оседает тяжёлым грузом. Он хотел быть рядом с теми, кто вдохновлял, а оказался в самом начале. И этот разрыв между мечтой и реальностью хрустнул внутри, как лёд под ногами.
Но именно в этот момент, когда хотелось развернуться и уйти, в нём что-то встало на место. Не из гордости. Из упрямства. Из желания дойти до конца, даже если этот конец пока не видно.
Сначала он молчал. Делал, как все. Учился базовым ударам, ловил моменты, когда тренер мельком смотрел в его сторону. Он был сосредоточен, как никогда. Не потому что верил, что его заметят. А потому что это был единственный способ не предать своё решение. Он не хотел возвращаться в тот утренний момент у входа, не хотел чувствовать, что струсил. Делал всё максимально точно, выкладывался в каждом движении. Но где-то внутри всё ещё жила надежда – что однажды он скажет тренеру: «Я хочу в старшую группу».
Он долго не решался. Прогонял этот диалог в голове, как репетицию перед спектаклем. Продумывал слова, интонацию, как встанет, куда посмотрит. А потом прокручивал возможные ответы. И каждый раз упирался в страх – что услышит то же, что уже не раз слышал от взрослых: «Ну куда ты, мальчик? Сиди там, где тебе положено». Или ещё хуже