если за полсотни!
– Э-э нет, сержант! Я поеду в кабине, а ты – здесь! – Он отсчитал несколько синих пятирублевок из отощавшей пачки, протянул сержанту: – Аванс на руки!
Тот шмыгнул носом, полез в камеру-будку.
Машина остановилась возле магазина. Алик не спешил вылезать из кабины, оглядываясь, наслаждаясь недолгим своим торжеством. Но шофер все настойчивей выталкивал его, а сержант уже открыл дверцу. Алик поймал на себе несколько любопытных взглядов прохожих, неохотно шагнул на асфальт, откинул волосы с лица за плечи и зашагал в магазин: нескладный, оборванный, никому в этой толчее не было до него дела.
Из ЦУМа он вышел выбритый, с модельной прической – на первом этаже оказалась парикмахерская – в джинсах, в новенькой рубашке со складками, и в пиджаке, под мышкой – коробка с транзисторным приемником. Пиджак – так себе, зато много карманов: ради этого и был куплен. Алик растолкал по ним документы и деньги. А душа все чего-то ждала, алкала праздника и чуда… Надо было объехать друзей, раздать долги, встретиться с людьми, которым обязан помощью в разное время. Он уже сел в такси и назвал первый из знакомых адресов… Но передумал:
– Шеф, заворачивай на семидесятый разъезд – плачу в оба конца!
С ревущим приемником в руке, приодетый и напомаженный, он небрежно хлопнул дверцей машины, подъехавшей к самым воротам «Травлекарспрома». Подвывающей стаей навстречу выбежала из-под тополей озабоченная недопитием толпа потерявших его собутыльников. «Гульну слегка, а потом займусь делами», – подумал Алик.
Раз двадцать он рассказал, как его везли в магазин из вытрезвителя – надоело. Обрыдли опухшие похмельные рожи и чья-то грязная квартира… Алик умылся над заблеванной раковиной, сунул за пояс две бутылки водки, вышел, забыв транзистор. Уже на улице вспомнил про него, но возвращаться не захотел.
Тусклое солнце маячило за колпаком накрывшего город дыма, подташнивало от едкого газа, которым были переполнены улицы. На переходах и перекрестках он метался, как заяц от охотников: отскочил от москвичонка и угодил двумя ногами в грязный арык. Сплюнул, пробормотав: «Ну, мля, жизнь». Оглянулся с тоской – ни костерок развести, ни обсушиться – и как здесь живут нормальные люди?
Хлюпая мокрыми ногами в туфлях, он пробрался сквозь толпу к остановке автобуса и долго не мог понять, на каком из них и куда надо ехать, высмотрел телевышку, вздымавшуюся над городом, и побрел на нее. Помнил, что где-то там, неподалеку, есть узкие улочки и кривые переулки старой «Нахаловки», в которой он знал кого и где искать.
К черту собутыльников – ему нужна была тихая комната без навязчивой музыки, без рева машин за окнами и ласковая женщина. Такой сейчас представлялась Люська. Когда-то, пытаясь стать горожанином, Алик прожил с ней почти год. Почти жена имела ветхий дом в тихом районе, и он, пусть не сразу, нашел его, постучал в окно, как когда-то, правда, не очень-то надеясь застать ее дома. Но, откинув занавеску, выглянула и вправду она: то ли пополневшая, то ли опухшая – посмотрела