Алик! Не обижайся… Мы еще увидимся. Да и Витька сегодня должен прийти, мало ли что потом Людке придет в голову.
Алик вытащил из банки окурок, чиркнул спичкой:
– А мне показалось, вы все так любите друг друга.
– Да уж… – пробормотала она с жесткой усмешкой, тут же отвела похолодевшие глаза, ткнулась лбом в его плечо:
– Кстати, – отстранилась, глядя в сторону, – займи сотню.
Алик, пошарив рукой на полке, протянул смятые деньги, оставленные Виктором, выщипнув трешку на дорогу в город.
– Забирай, до весны все равно буду здесь. А ты куда? У вас-то там, – кивнул на гору, – деньги зачем?
– Они везде нужны, – суховато отрезала Анна, наверно, впервые глаза в глаза взглянула на Алика, и он с удивлением заметил затаенный блеск, знакомый по глазам хронических алкоголиков. Она тут же смущенно опустила голову, будто догадалась, что замечена в чем-то непристойном, и аккуратно положила деньги в карман куртки.
Алик проводил ее до кулуара, помог пристегнуться к беседке. Почти всю дорогу она молчала, и только прощаясь, оживилась:
– А ты и правда похож на медведя!
Вернувшись, Алик первым делом поставил за печку флягу с дрожжами и сахаром. Виктор пришел только на третий день, мрачный и усталый.
– Есть что-нибудь? – с порога крикнул Алик, увидев его на тропе.
Он поднял руку, показывая два растопыренных пальца, тяжело ввалился в избу, бросил у порога рюкзак. Алик весело поставил чайник на огонь, вытряхнул на пол две волчьи шкуры, стал их рассматривать.
– Стрелял? – сунул палец в пулевую дыру.
Виктор хмуро кивнул. Веселым его и прежде назвать было трудно, но тут в угрюмости появилось что-то иное. Алик остро почувствовал душевную тяжесть.
– Пить будешь? – кивнул на флягу за печкой. – Молодая еще, но можно, если душа горит. После переходов хорошо идет.
– Буду! – Виктор бросил на полку шапку, стал раздеваться.
Алик нацедил ему в литровый ковшик, налил и себе в стеклянную банку. Колонист неторопливо осушил ковш и хмуро закурил из его пачки.
– За удачную охоту! – звякнул своей банкой по пустому ковшику Алик, выпил большими зычными глотками и спросил:
– Что как побитый?
Виктор ткнул окурок в банку, сам нацедил себе еще из фляги.
– В гробу я видел такую охоту, – пробурчал. – Вот эту маленькую, – кивнул на шкуру под ногами, – умучил. – Выпил еще, не дожидаясь товарища. – Подхожу – сидит, живая. Глаза затравленные, как у собаки. Я чуть было не подумал о ней плохо. А эта, сеголеточка-девчушечка, грудь петлей разорвала до кости, боролась за жизнь, как настоящая волчица. – От дурной, невыстоявшейся бражки и усталости он быстро захмелел, язык начал заплетаться. – Там густой кустарник: дубиной не размахнуться, не ударить. А я с дуру вместо ружья тот самый обрез взял. Думал, все равно не охочусь, а с ним легче ходить. Три раза стрелял, почти в упор, изранил всю. Морда в крови. И как завоет… – Виктор смахнул слезу рукавом и высморкался в платок. –