закончилась моя временная прописка, то Филимоныч вежливо попросил меня покинуть рабочее место на базе «Иволга». Стояла ранняя холодная и голодная весна, денег не было даже на хлеб. Тогда я предложил Перу совершить героический набег на другую половину дома Чистого Луга, где за стеной находился склад с материалами, который он же и охранял. И мы ночью, дрожа от непривычного возбуждения, отогнули гвозди рамы, и Перо залез внутрь. Там он набрал гвоздей, отмотал полиэтиленовой плёнки, отлил олифы, и много ещё чего, а утром, чуть свет, я партизанской тропой ушёл с трофеями к Филимонычу в Усть-Сему. Обменял всё это на картошку, сало, лук, сахар, табак и, ликуя, вернулся на базу. Это был прям индейский подвиг: спас голодающее стойбище, как Сат-Ок в своё время – настоящее «Ку»!
На второе лето мы плотно сдружились с легендарным могиканским воином Стрелой (Карора). Он не был знаком с Глешкиной доктриной, но тоже считал воровство вполне достойным индейским промыслом.
По весне, когда Сема разливалась от тающих снегов Семинского перевала, на ней проводились ежегодные спортивные сплавы на байдарках и катамаранах. Съезжались туда сборные со всей Сибири и никакие жертвы, периодически всплывающие утопленниками в низовьях Катуни, не могли нарушить ежегодной традиции. Лагерь сплавщиков находился возле поворота дороги в Усть-Сему, на большой поляне рядом с Шишкуларом.
Скука – это самое страшное, что может произойти с индейцем в мирном лагере. Скука и размеренный сельский быт. Поэтому, чувствуя все тревожные симптомы её приближения, мы с Каророй решили в виде превентивных мер совершить набег на лагерь счастливых сплавщиков, дабы расшакалить отягощающие их излишки вещей и припасов, мешающих ощутить всю полноту сурового отдыха в алтайской тайге. Выбрали время, чтобы при луне успеть дойти по контрабандной тропе к их лагерю, а в наступившей тьме пробраться в их палатки.
Стыда я тогда уже не испытывал, даже наоборот, был вдохновлён надвигающимся приключениями. Но ссыкотно всё же было: а что, если жилистые спортсмены-сплавщики нас застукают? Можно испытать на себе нестерпимую боль от ударов обоюдолопастных байдарочный вёсел или даже лишиться жиденького хайерка, коим я уже обзавёлся к первому году алтайской жизни. Однако присутствие рядом знаменитого безбашенного могиканина заставило избавиться от таких дум, и я всю дорогу всячески пыжился и бодрился, вводя себя в боевой индейский раж.
…Когда мы под покровом темноты подошли к лагерю, то спрятали свои волосы под кепки, чтобы не выдать себя перед сплавщиками. Вопреки нашему ожиданию лагерь ещё не спал. Где-то кто-то выпивал (что было, опять же, опасно для нашего здоровья в возможной драке), бренчали ненастроенные гитары и слышалась там и сям различная возня.
Помолившись духам, мы по одному проникли внутрь территории и стали шнырять по палаткам. Карора был меньше, юркая внутрь и оттуда передавая всё, на что натыкались руки