мне же за Танькой пора бежать, в садик.
Едва Потёмкин лёг на диван, в квартиру позвонили.
«Чего-то забыла…»
Перед дверью стоял рослый парень в майке-тельняшке, скрестив на груди руки, чтобы были видны наколки перстней на пальцах. Морда тупая, и смотрит, нагло прищурившись, явно с приглашением подраться.
– Вы почему моего папу обидели?
«Ладно хоть на „вы“», – подумал Иван.
По бокам от соседа стояли два хорька, готовые броситься ему на подмогу. Иван вспомнил этого соседа: ещё подростком он сел первый раз: бросил, забавляясь, с балкона кирпич пьяному прохожему на голову. Первая ходка на зону ума не прибавила. Второй раз сел за шапку, тоже года на два, не больше. От армии «пацан», таким образом, благополучно откосил и пока что «гулял» перед очередной ходкой.
Объяснять ему, за что он его «папу обидел», Потёмкин счёл излишним. Вступать офицеру в дискуссию «о правах человека» с каким-то крысёнышем, сбивавшим шапки с прохожих, – это уж ни в какие ворота…
Иван молча и с силой ударил парню голой пяткой в зубы и, почти одновременно, слева и справа, кулаками хорькам по зубам. Все трое покатились по ступенькам.
– Ну, мы тебя ещё достанем… – процедил, держась за скулу, кто-то из хорьков.
Иван закрыл за собой дверь и улёгся на диван. Потом, вспомнив, сел к телефону, достал записную книжку и начал обзванивать матерей своих солдат, у которых перед отъездом взял номера их домашних телефонов.
– Да точно живой ваш сын, не беспокойтесь… Да не плачьте вы… – успокаивал Потёмкин.
Набрал ещё один номер.
– Это мама младшего сержанта Макарова? – переспросил по телефону. – Я офицер из его батальона. Ваш сын на днях был ранен…
– Только ранен? Ой, спасибо вам! – услышал Иван.
– За что спасибо-то? – опешил Потёмкин, – У вашего сына сквозное ранение плеча, госпитализирован.
Он посмотрел на вернувшуюся из садика жену.
– Ну и матери пошли. Скажешь, что их сын ранен, – рады…
– А ты не говори сразу в лоб, что сын ранен, подготовь как-нибудь… Эх ты, солдафон… Надо же быть толерантным! И чувства материнские понимать надо!
Больше часа звонил по телефону Потёмкин в разные концы страны, передавал приветы, успокаивал, слушал, вздыхал… После материнских рыданий так и пришлось махнуть стакан водки.
И всё же, подумал Иван, в эту кампанию порядка в армии стало побольше. Тогда, в самом начале войны, было много больных, даже с педикулёзом. И с медикаментами очень плохо, не было даже аспирина, а чистое бельё, случалось, привозили уже со вшами.
«Надо же быть толерантным…» – вспомнил Иван упрёк жены. Достала она его в последнее время этим не очень-то понятным модным словом.
– Почему я должен быть терпимым к разной сволочи? – отвечал он в ответ. – Так и сядут на шею!
– Но ты ж чуть что не по-твоему – сразу в лоб!
– Ну и что? Бью – значит, за дело!
Он долго нюхал волосики дочки, когда они с Ленкой пришли из садика. «Господи, как же ты, такая