Владимир, охая и стеная на неизвестного хулигана, принялся собирать с пола обрывки фотографий, а собрав, подошёл к письменному столу, чтобы на нём разобрать эти ошмётки, и увидел записку:
«Дед, такая же участь ждёт портрет прадеда в рамке!» Подпись: «Патриот Украины».
Кто же это написал? Никак внучка, почерк – нет сомнений её!
Дед растерялся: что за чудовище водило рукой внучки? Каков из себя этот «Патриот Украины», какого цвета и морали? Полного ответа, хотя он напрашивался из прошедших событий, на этот вопрос невозможно дать, не поговорив с дочерью, зятем, с сыном и невесткой – родителями и самой внучкой. Оленьке исполнилось пятнадцать лет, её душа и сознание мягкий пластилин, из которого искусный скульптор может вылепить любую фигуру как по своей прихоти, так и по заданию националистических сил, которые заявили о себе на майдане в феврале нынешнего года, свергнув законную власть. Насколько далеко зашла лепка, можно судить по изорванным карточкам отца и этой жуткой записки. Её пока никто не видел, ни дочь, ни зять, иначе бы тут не валялись клочки фотографий.
Дед взглянул на часы, шёл пятый час вечера. С минуты на минуту придёт с работы дочь, вот с ней перво-наперво надо осторожно поговорить о происшествии. Мария, не имея своей дочери, а только сына Эдика, любит племянницу и отнесётся серьезно к происшествию, за которым стоит этот «Патриот» и новоиспечённый полк «Азов» Билецкого. Но пока надо спрятать подальше драгоценный портрет отца.
«Куда мне тебя, тятя, куда сховать? Прости меня, старого, не хочу, чтоб надругались над тобой молодчики из „Азова“. Внуки наши рехнулись окончательно, того и гляди потащат на цугундер нас, стриков, тех, кто не потерял память и блюдет святое – завоёванную свободу, разгромив германский фашизм вместе с тобой, тятя!»
Дед вышел в зал, поднялся на стул, распахнул дверцу антресоли с бельём, сунул под толстую пачку простыней, пододеяльников портрет. Закрыл дверку, слез со стула, усомнился, что клад не будет однажды обнаружен дочерью, поскольку исчезновение портрета с привычного места на стене вызовет у неё вопросы. К нему в комнату уж редко кто заглядывает, дочь лишь иногда пыль протереть да пропылесосить ковер на полу. Внучка Оля, пока маленькая была, ластилась к нему. Дед уж какой год на пенсии, частенько, бывало, спешит в садик за девочкой, сначала к себе любил приводить, угощал то мороженым, то парочкой шоколадных конфет, больше нельзя, запрет от мамы, то пельмешками ручной лепки кормил. Как отказать себе в этой малой радости! Впрочем, не малая, скорей необходимая и желанная, как чай с мёдом после прогулки по крепкому морозцу. Подросла Оля, пошла в школу. Два-три года продолжал опекать внучку. Но вот кончилось былое, как радуга, растаяла забота. Теперь внучка в юношеском возрасте, за ней не надо ходить и провожать до дому, а сама не заглядывает. Более того, этот конфликт, леденящий душу, от неё исходит.
«Нет, плохо упрятал, надо бы надежней, но куда? А вон выше антресоли, за тот гребешок».
Дед снова взгромоздился на стул,