встречалось все больше людей, которые с громкими криками бежали в ту же сторону.
У самой школы меня остановил полицейский. По его голосу и по тому, как вяло он опустил передо мной руку, я поняла, что с его стороны это было не столько приказом остановиться, сколько просьбой, лучше сказать, даже очень мягкой просьбой. У этого человека просто не осталось душевных сил, чтобы выступать в роли представителя власти. Вот видите? Еще одна мелочь, которая мне запомнилась. Полицейский не сомневался, что я – одна из тех многих и многих матерей, которым предстоит вот-вот узнать самую ужасную правду. А еще он боялся, что я прямо там закачу истерику. И я, разумеется, закатила бы ее. И поэтому, вроде бы запрещая проход, он одновременно сделал шаг в сторону, давая мне дорогу. И я сразу увидела результаты взрыва, увидела людей, голыми руками разбирающих завалы, увидела женщину, которая корчилась на земле то ли в приступе эпилепсии, то ли в приступе истерики и истошно вопила, а другая, кажется, пыталась ее успокоить. Я не помню, что сама почувствовала в тот момент. Если честно, я, скорее всего, тогда вообще ничего не чувствовала. Словно внутри у меня сразу стало пусто, словно меня парализовало, в голове все смешалось, и я не могла связать даже пары простых мыслей. Святый Боже, а где же классная комната моего сына? Внешней стены как и не было. Пол провалился. Из обломков торчали несколько изуродованных столиков и стульев. И тут я увидела своего отца, с головы до ног покрытого пылью, с кровавым пятном на рубашке у плеча, он медленно шел ко мне, делая руками успокаивающие жесты. Нуко? Его увезли на скорой в больницу «Крусес». Да, он один из тех немногих, кто выжил. Ранен? Нет, всего несколько царапин. Я подняла глаза к небу и возблагодарила Господа. В тот миг меня заботило только одно – чтобы среди плача и горя никто не заметил, что меня буквально распирало от счастья.
Теперь скорее в больницу. Мариахе казалось, будто мозг ей взбивают венчики миксера. Через отцовское плечо она видела детские тела, рядами уложенные на земле, видела людей, которые обнимались и плакали, и людей в форме, видела знакомые лица, а еще слышала беспорядочный шум голосов. Она хотела знать, ей было нужно знать, но не хватало смелости, чтобы подойти туда. Внутренний голос перечеркивал любые другие мысли. В больницу. В больницу. Кроме того, я боялась впитать в себя картины, которые потом ночь за ночью будут повторяться в кошмарных снах. Никасио почти пинками заставлял Мариахе уйти оттуда. Да там от нее и не было бы никакой пользы, она только мешала бы. В больницу. И Мариахе тем же путем вернулась домой. Бедные родители, бедные матери, бедные дети – она шептала это всю дорогу и не переставала благодарить Бога за то, что он спас ее Нуко. У нее уже появились первые признаки мигрени. Но что значит какая-то мигрень, если их сын жив, пусть даже у него пробита голова или сломана рука? Кто-то поздоровался с ней. Но она этого не заметила и, погрузившись в свои мысли, шла дальше. У подъезда их дома ее спросили: взорвался первый этаж школы? Неужели ЭТА? Не знаю, потом нам скажут,