безобразничала, а старой стала – уважайте её, – не могла успокоиться старушка, – и ругаться тут нечего, грехи замаливать надо…
– Это точно, – с сочувствием вздохнули в автобусе.
Чем дальше отъезжали от города, тем сумрачней становилось вокруг. С еще большей скоростью, чем шел автобус, двигалась на них громада темно-синих туч. Воздух искрился каким-то зыбким неоновым светом. Блеснуло по смертельно побледневшим зеленям, и покатились из глубины тучи потрескивающие раскаты грома.
– Ух, будет гроза, – нервно сказал кто-то в автобусе, и все притихли.
Накрашенная девушка отвернулась от окна и чуть съехала по сидению. Завитыми локонами, розовыми мочками ушей и розовыми трепещущими ноздрями она напоминала собой хорошенькую ухоженную болонку.
Снова блеснуло в грозовых сумерках и с нарастающим грохотом покатались на них с неба «пустые бочки».
– Я однажды попала в такую грозу, – залепетала молодящаяся женщина с напряженно вытянутым лицом, – думала, не доедем.
– У кого греха нет, тот доедет, – успокоила старушка.
– А у кого греха нет? – У всех что-то да есть. Вот мой, всю жизнь на глазах прожил, никого, кажется, не обидел, а под конец, как встанет с постели, всё под ноги себе смотрит. Я не поняла сначала, думала, упасть боится, а он таракана на полу высматривал, чтобы не раздавить случайно. «Живое существо, говорит, никто права не имеет его жизни лишать». Всё ему казалось бедненькому, что так и с ним могут.
И молодящаяся женщина заплакала, аккуратно придерживая пальцем слезу.
– Даже спать не мог, всё страшился ночью во сне клопа прижать, а их отродясь у нас не водилось. Такая с ним мýка была…
Старушка взглянула на неё и машинально перекрестилась.
– Ух ты… гремит как! – ойкнул кто-то со страха, и опять все замолкли.
Девушка прикорнула, съежившись на сидение. Её веки тяжело закрылись, подрагивая нежной розовой кожей, на которой можно было разглядеть тончайшую сеть бледно-голубых жилок.
– Ну и дорога, – вскрикнул кто-то у парня за спиной.
– Сами же себя мучаем, и нет никому дела, никто дорогу не починит, – подхватила беленькая старушка, – кажен год что-то копают, заливают, а всё то же.
– А что её заливать, – вступил в разговор шофер, – знаю я, как её клали. Прямо на грунт асфальт вывалят, а чтоб, скажем, гравию навозить, да песку насыпать – на это рук недостает. Лень всё. Спешим куда-то. А теперь… сколько её ни ремонтуй – толку мало.
– Ох ты, господи, – тряхнуло старушку на новой колдобине.
– Я сам сюда гудрон возил. Нас с работы сняли и сюда бросили. Счас, буду я им тут надрываться, и заработок вполовину меньше.
– Так сам же теперь мучаешься, – удивилась молодящаяся женщина.
– А одно другого не касается. За это другая зарплата идет.
Чем дальше, тем чаще попадались на дороге рытвины. Участились и сухие грозовые разряды. Туча, низко нависшая над землей