из больных. В квартире их уже ожидал стол, уставленный блюдами и закусками, приготовленными к завтрашнему дню. Празднование дня рождения заранее считается плохой приметой, поэтому мать сразу предложила назвать сегодняшнее застолье «Кануном дня рождения» и никаких поздравлений не произносить. Тем более что Зарайская, которой предстояло вести машину, дисциплинировано отказалась даже от нескольких глотков вина.
Вместо планируемого часа, застолье продлилось в два раза дольше. Они расстались со счастливой матерью, договорившись обязательно вместе отметить день рождения после возвращения Сорокина из Москвы.
– Теперь ты счастлива? – спросил Сорокин.
– Вполне, – улыбнулась в ответ Зарайская.
До машины они дошли, прижавшись друг к другу и не проронив больше ни слова. Зарайская села на водительское сиденье и благодарно посмотрела на мужа.
– Спасибо, милый.
– Ты знаешь, всё прошло значительно легче, чем я ожидал, – признался Сорокин.
***
Стоянка у железнодорожного вокзала была полностью забита. В надежде найти свободное место они уже второй раз медленно проезжали вдоль припаркованных машин.
– Оль, остановись где угодно и я выйду.
– Ну, уж нет! – возразила Зарайская. – Я хочу тебя до поезда проводить. – В зеркале заднего вида она увидела, как зажглись габаритные огни одной из припаркованных машин. – А вот и место освобождается, – радостно сказала она, нажав на тормоз.
– А ну быстро проезжайте! – заорал непонятно откуда взявшийся толстенный гаишник. Он подошел к двери Зарайской и смачно сморкнувшись, продолжил: – Чего, плохо слышишь?
От такого хамства та потеряла дар речи. Она понимала, что должна что-то ответить, но на пути от мозга к языку вдруг образовался шлагбаум, полностью перекрывший весь словарный запас. Она просто смотрела в глаза этого явно пьяного служителя закона и молчала. Как хорошо и покойно было всего несколько секунд назад!
– Эй, ты, хамло в погонах! – раздался голос Сорокина. Он пытался выбраться из машины, но дверь уперлась в стоящую рядом «Волгу» и он никак не мог пролезть в узкое пространство.
Теперь пришла очередь гаишника терять дар речи от такого обращения к своей персоне. Сам он часто позволял себе и не такое, но чтобы кто-то, кроме его собственной жены и начальства, мог так оскорблять его – капитана Онышко! Было от чего прийти в замешательство.
– Не ты, а вы, – выдавил Онышко внезапно севшим голосом, видя как сумевший, наконец, выбраться Сорокин, ринулся в его сторону. Милиционер отшатнулся и его форменная фуражка, до этого державшаяся на самом затылке, грохнулась в грязную лужу.
Сорокин подошел к нему вплотную и, не сдерживая брезгливости, произнес:
– К пьяным свиньям на «вы» не обращаются!
Увидев, что стоящий перед ним человек, всего-навсего интеллигентный лох, Онышко быстро пришел в себя.
– Я тебе сейчас покажу свиней! – Он криво усмехнулся, подобрал фуражку, нарочито тщательно ее отряхнул