и вызывали мстительные соседские улыбки по отношению к моей маме, и лживо-жалостную озабоченность при встречах со мной, малолетней жертвой, оказавшейся в непростых военных условиях.
Впрочем, ничего из этого нисколько не смущало моих родителей, поглощенных разработками стратегических и тактических приемов ведения домашнего боя.
Подрастая, я все чаще задавалась вопросом: нужно ли жить вместе двум этим нервозным до взрыва людям, так ли велика идея поднять дочь (меня) «на ноги», стоит ли годами заниматься самоистязанием, и нужно ли мне вставать на эти самые ноги ценой такой жертвы? И, чем старше я становилась, тем отчаяннее желала родительского развода. Они же тем временем продолжали издеваться друг над другом, перемежая яростные стычки не менее бурными примирениями.
Невозможность приводить домой школьных подружек из-за нестабильности домашнего мира доводила меня порой до отчаяния. Однако, хватало благоразумия не рисковать. Иногда, смеясь, я представляла себе реакцию моей отличницы-одноклассницы Катеньки Прониной на трехэтажный матушкин мат, которым она самым щедрым образом поливала отца. Ну, уж нет! Лучше полное одиночество, чем позор.
Поэтому неудивительно, что подойдя к десятому классу, я мечтала над картой о самых далеких городах, куда могла бы поехать учиться.
Однако, родители распорядились по-своему, вбив кол в мои географические мечты, и ограничив мой выбор вузами нашего областного центра, находящимся в трехстах километрах от нашего городка. Не помогли ни мольбы, ни угрозы. Объединившись для борьбы с внешним врагом, мама и отец были непреклонны.
Отплакав положенное, получив аттестат с довольно неплохими оценками, я послушно поступила на исторический факультет госуниверситета, и радовалась даже этим трем сотням километров, что отдалили меня от родителей.
– Старший следователь Кузнецов Геннадий Иванович. Я должен задать вам несколько вопросов. Отвечать можете? – у следователя Кузнецова отекшее лицо, красные руки и тихий, невнятный голос. Он придвигает стул поближе к моей кровати, но потом, немного подумав, снова отодвигает его подальше.
– Могу, – голос по-прежнему не мой, но разговаривать я уже действительно могу. Сегодня меня перевели в палату. Вставать мне все еще запрещено. Да мне и не хочется вставать.
Большая комната вмещает в себя шесть кроватей, по две у каждой продольной стены, и еще две посередине. Моя кровать находится как раз в середине, поэтому наш с Кузнецовым разговор сосредоточенно, не стесняясь, слушают еще пять женщин. Одна из них, пожилая, с тщательно уложенным пучком жиденьких седых волос, даже подалась вперед и приставила ладонь-лодочку к уху, чтобы не пропустить что-нибудь интересное.
– Ваше полное имя, дата рождения, адрес по прописке, – все это звучит почти скороговоркой.
– Пономарева Валерия… Павловна… улица героев Краснодона, дом пятнадцать… квартира четыре, –