где, – в голове действительно начинается шум, немедленно подступает тошнота. Замечаю, как любопытная соседка снова приставила ладошку к уху и приподнялась на кровати.
– Понятно. Знаком ли вам Капитанов Валерий Дмитриевич? – Кузнецов еле сдерживает свое раздражение, но к этому моменту мне уже не удается бороться с тошнотой, я едва успеваю повернуть голову, и меня отвратительно рвет прямо на подушку. Молча наблюдаю, как моя рвота медленно течет по плечу и затекает под гипс, в который укутана от плеча моя правая рука.
– Ой-ей-ей! – раздается вдруг веселый голос, – так не пойдет! Товарищ следователь, похоже, что к допросам наша больная еще не совсем готова. – Давайте-ка пока прекратим, хорошо?
Вместе со знакомым запахом никотина перед кроватью возникает улыбающийся доктор. Качает головой и идет к двери.
– Анна Романовна! – кричит он в открытую дверь, – в двадцать девятую прошу поскорее пожаловать!
Следователь поднимается, убивает взглядом сначала доктора и, уже затем – меня. Закрываю глаза, позволяю себе быть тяжелой больной. Хотя, именно ей я, наверное, и являюсь. Слышу, как он убирает в портфель свои, так и не исписанные допросные листочки, а надо мной уже начинает приговаривать милая Анна Романовна.
– Да что же это под гипс-то, а? Зачем же под гипс-то? Ай, и волосы опять все устряпала… Что же ты как человек-то не можешь, а? Погоди уже, пойду воды наберу, да спицу хоть найду какую… под гипсом-то промыть теперь надо как-то…
Анна Романовна, беззлобно ворча, удаляется, и я чувствую близко-близко знакомый никотиновый запах.
– А все-таки, откуда ты взялась, а? Может, скажешь по великой дружбе? Или, и вправду, с неба упала? – тихонько, чтобы не услышала соседка, спрашивает меня веселый доктор.
Учеба в университете оказалась в целом довольно интересной. Хотя были, разумеется, и совсем неинтересные курсы. Так, самым унылым предметом показалась история КПСС. Зато приятно удивил современный русский язык, оказавшийся очень живым и не имевший ничего общего со скучным русским из школьной программы.
На лекциях и переменах я потихоньку приглядывалась к своим однокурсникам, отчаянно желая подружиться с некоторыми из них. Сама же была тихой и, наверное, совсем неприметной. В группе ко мне относились хорошо, однако после двух месяцев учебы у меня так и не завелось ни одной подружки. По-прежнему в одиночестве ходила я в университет по утрам, днем гуляла по улицам, все больше и больше проникаясь этим большим и приветливым сибирским городом.
Вечерами читала в своей комнате-клетушке. Часто мне казалось, что моя студенческая жизнь должна была бы быть какой-то другой, более яркой, более взрослой и значительной. Но вот что нужно делать, чтобы она становилась такой, как мечталось, я не представляла.
Иногда, стоя перед зеркалом, я пыталась найти какой-либо очевидный всем, кроме меня, изъян, из-за которого не тянутся ко мне девушки, и из-за которого меня сторонятся парни. Многие мои однокурсницы, я знала, уже имели «официальных»