лишь множит тень.
Сонет 29
When in disgrace with Fortune and men’s eyes,
I all alone beweep my outcast state,
And trouble deaf heaven with my bootless cries,
And look upon myself and curse my fate,
Wishing me like to one more rich in hope,
Featured like him, like him with friends possessed,
Desiring this man’s art and that man’s scope,
With what I most enjoy contented least;
Yet in these thoughts myself almost despising,
Haply I think on thee, and then my state
(Like to the lark at break of day arising
From sullen earth) sings hymns at heaven’s gate;
For thy sweet love rememb’red such wealth brings
That then I scorn to change my state with kings.
Когда в подлунном мире не в чести,
то ранит одиночество больней.
К глухому небу я хочу нести
мольбу, проклятие судьбы своей.
В мечтах я тот – надеждой кто богат,
красивый кто, друзьями наделен,
искусен кто, во взглядах меценат,
но – не владею тем, чем наделен.
Себя таким суждением презрев,
рванется вдруг к тебе моя душа
как жаворонок. Ввысь неся напев,
к вратам небесным с песнею спеша.
Мне право думать про любовь твою,
дороже, чем корона королю.
Сонет 30
When to the sessions of sweet silent thought
I summon up remembrance of things past,
I sigh the lack of many a thing I sought,
And with old woes new wail my dear time’s waste:
Then can I drown an eye (unused to flow)
For precious friends hid in death’s dateless night,
And weep afresh love’s long since cancelled woe,
And moan th’expense of many a vanished sight;
Then can I grieve at grievances foregone,
And heavily from woe to woe tell o’er
The sad account of fore-bemoaned moan,
Which I new pay as if not paid before:
But if the while I think on thee (dear friend)
All losses are restored, and sorrows end.
Когда на суд заветных мыслей строй,
Я вызываю память приоткрыв.
Вся тщета прошлых лет владеет мной,
Досаду прошлых бед слезой умыв.
Слеза бежит из глаз всегда сухих
По тем, кто скрылся навсегда в ночи.
По горестям любовных встреч моих,
Мой плач огню угаснувшей свечи.
Я повторяю счет потерь своих,
Припомнив бед теченье за бедой.
Готов вторично оплатить я их,
Как будто не оплачены уж мной.
Но, только мысль наполнится тобой,
Готов смириться я с моей судьбой.
Сонет 31
Thy bosom is endeared with all hearts,
Which I by lacking have supposed dead,
And there reigns love and all love’s loving parts,
And all those friends which I thought buried.
How many a holy and obsequious tear
Hath dear religious love stol’n from mine eye
As interest of the dead, which now appear
But things removed that hidden in thee lie!
Thou art the grave where buried love doth live,
Hung with the trophies of my lovers gone,
Who all their parts of me to thee did give;
That due of many now is thine alone:
Their images I loved I view in thee,
And thou, all they, hast all the all of me.
В твоей груди хранилище сердец,
Которых ход часов уже иссяк.
Любовью ты всем призванным конец
Украсила – друзьям, сошедшим в мрак.
Я исходил горючею слезой,
К ним преданность мне выела глаза,
Как платой, за постигший их покой.
В тебе сошлись для каждого стезя.
Могила ты приявшая любовь
Украшенную доблестью друзей.
Меня тебе вручили словно новь,
Что для иных хранил – прими скорей.
В тебе их образы я нахожу,
Тебе и им я весь принадлежу.