свет небесный пред тобой.
Я не отдам молве любовь мою,
Поскольку – я ее не продаю.
Сонет 22
My glass shall not persuade me I am old,
So long as youth and thou are of one date,
But when in thee time’s furrows I behold,
Then look I death my days should expiate:
For all that beauty that doth cover thee
Is but the seemly raiment of my heart,
Which in thy breast doth live, as thine in me.
How can I then be elder than thou art?
О therefore, love, be of thyself so wary
As I not for myself but for thee will,
Bearing thy heart, which I will keep so chary
As tender nurse her babe from faring ill:
Presume not on thy heart when mine is slain;
Thou gav’st me thine, not to give back again.
Лжет зеркало, я вовсе не старик,
Покуда юность шествует с тобою,
Но лишь года избороздят твой лик,
Надеюсь, что и я глаза закрою.
Пока ж в твоей купаюсь красоте
Я для себя и сам всегда моложе,
Живу в твоей груди, как ты во мне,
Так как же по годам не будем схожи?
Любовь моя, оберегай себя,
Как я храним судьбой для пользы друга,
Стук сердца, твоего, в душе храня,
Я нянькой встану на пути недуга.
Утраты горше нет для двух сердец,
Одно замрет, другое ждет конец.
Сонет 23
As an imperfect actor on the stage,
Who with his fear is put besides his part,
Or some fierce thing replete with too much rage,
Whose strength’s abundance weakens his own heart;
So I, for fear of trust, forget to say
The perfect ceremony of love’s rite,
And in mine own love’s strength seem to decay,
O’ercharged with burden of mine own love’s might:
О let my books be then the eloquence
And dumb presagers of my speaking breast,
Who plead for love, and look for recompense,
More than that tongue that more hath more expressed.
О learn to read what silent love hath writ:
To hear with eyes belongs to love’s fine wit.
Как площадной актер или певец
Забывший текст баллады или роли,
Иль обуянный яростью гордец,
В ком сил избыток глушит силу воли;
Так я, робея от сознанья долга,
Забыл любовных формул совершенство,
И кажется, любовь во мне умолкла,
Под грузом знанья своего главенства.
Пусть рукопись моя, презревши речь,
Для сердца явится немым глашатым.
Любви молящим, что бы дар привлечь
Ценней, чем языку далось когда-то.
Прочти посланье от любви немой,
Глазами слушай – тонкий ум настрой.
Сонет 24
Mine eye hath played the painter and hath stelled
Thy beauty’s form in table of my heart;
My body is the frame wherein ’tis held,
And perspective it is best painter’s art.
For through the painter must you see his skill
To find where your true image pictured lies,
Which in my bosom’s shop is hanging still,
That hath his windows glazed with, thine eyes.
Now see what good turns eyes for eyes have done:
Mine eyes have drawn thy shape, and thine for me
Are windows to my breast, wherethrough the sun
Delights to peep, to gaze therein on thee.
Yet eyes this cunning want to grace their art,
They draw but what they see, know not the heart.
Мой глаз – рука, в руке резец зажат,
Портрет на сердце, он груди затворник;
Живою рамой быть картине рад,
В ней перспективу заложил художник,
Художника любуясь мастерством,
Найди портрет в столь необычной раме,
Что заперта в хранилище таком,
Оно твоими смотрит в мир глазами.
Глаза глазам несут бесценный дар,
Мои изображают облик твой;
Твои же –