Но что было до их знакомства, Георг мог только гадать. И ему это нравилось, своеобразная форма девственной чистоты.
Тихое нутро дома напоминало склеп, именно так и было. Георг с удовольствием принялся ходить по дому, включать технику, раздвигать занавески, сбрасывать чехлы с мебели. Он осматривал владения своего сознания, то, что всегда будет принадлежать только ему и потому обладает особенной ценностью перед лицом смерти. Только она отберёт это у него, а до тех пор всё это – его. И то, что Жиль здесь, с ним ступает своими прелестными ножками по скрипучему деревянному полу его детства, – это было приятнее всего. Это было залогом того, что ни прошлое, ни настоящее, ускользающее туда же, ни то, что будет в эти три недели, никуда не денется, всегда будет с ним и он будет волен вернуть это когда ему захочется. Это память сердца. Разве не она называется величайшим сокровищем, и остаётся драгоценной, несмотря ни на что? Разве не любит мать своего сына даже тогда, когда он уже мёртв душой и убивает самой своей жизнью и свою родительницу? Разве не любит художник свою картину даже тогда, когда он оборачивается к любимой, чтобы показать ей плоды своего долгого и тяжкого труда, а её там уже давно нет?
Жиль чихнула и когда Георг посмотрел на неё, он понял, что она была единственным человеком, которого он пустил в свою жизнь по-настоящему. Он не сомневался, что рано или поздно она узнает всю правду о доме, но сейчас это его не беспокоило. Не исчезнет ещё много лет этот массивный книжный стеллаж, и этот камин простоит здесь ещё сотню лет. Но у Георга всего одна Жиль, и она не может обратиться в камень и застыть, а если бы и могла, то это была бы уже не она. Прекрасное всегда дышит налётом разложения. Жиль дохнула на Георга этим сладостным ароматом из прелести и порока, золотого блеска и мрачной тишины в тот самый момент, когда впервые встретились их глаза. Георг с радостью отдал бы свой глаз, как сделал Один, в обмен на возможность всегда чувствовать живое и прекрасное нечто, которое нельзя описать или изучить, но которое называется Жиль.
– Оставим окна открытыми, ночью ещё не холодно. Можем спать у камина… – начал Георг и заметил, как Жиль смотрит на него с улыбкой. – Что?
– Ничего, ты такой деловой, – ответила она одновременно с удовольствием и издёвкой.
– Ты – моя гостья, здесь я вырос, и чувствую ответственность, не знаю, как объяснить… Родителей уже нет, а я как будто привёз тебя к ним знакомиться, – быстро проговорил Георг, забыв о своей маленькой тайне. Он увидел, как тень неожиданной мысли пробежала по её лицу, но Жиль ничего не сказала. Молчал и он.
После всего, что сейчас ещё только должно случиться, он не раз возвращался к таким моментам в попытках понять могло ли быть всё иначе, могла ли какая-нибудь фраза быть роковой. Или наоборот могло ли что-то, найди он для этого слова и скажи в нужный момент, хоть что-то изменить. Эти воспоминания не были