батареек, потребляемая мощность в сравнении с прошлой моделью уменьшена в одну целую две сотых раза, плюс добавлены всякие мелочи вроде встроенного патронажа с кольями, емкости для святой воды и резака для крестовой заточки пуль. Ну почему ты такая вредина, а? – Макс разочарованно вздохнул.
– Идем уже, я с голоду умираю. А за этих не волнуйся, их на всех хватит. К сожалению.
Подтолкнув Макса вперед, Софи осторожно перешагнула прах Виктора и подумала, что завтра его смоет осенним дождем, и от бывшего одноклассника не останется ничего: ни пепла, ни стихов, ни воспоминаний.
***
Александр Аверонский задумчиво брел по улицам Старой Риги. Тьма неотступно следовала за ним: тьма боли, смерти и одиночества. Странное дело, сегодня ему не хотелось играть в охотника и жертву. Легкой добычи тоже не хотелось. Он мог получить любого из редких прохожих, встречавшихся на пути: усталую женщину, высунувшуюся из подъезда и зовущую загулявшую кошку; долговязого подростка, прячущегося от отца под окнами квартиры с сигаретой в руках, или старика-астматика, возвращавшегося с прогулки по набережной. Мог, но не хотел.
Люди! Слабые, трусливые, слепые. Кончина одного никогда не вразумит остальных: в погоне за деньгами, силой и властью остальные так и продолжат слетаться на огонь, словно мотыльки на свет уличного фонаря. И от чужого горя открестятся, как от проказы: не я в гробу, и слава богу. Люди…
А ведь когда-то и он был человеком. Много веков назад. Из памяти давно изгладились те – человеческие – воспоминания: тепло и холод, страхи и сомнения, привязанности… Теперь ему принадлежали эти улицы, эта ночь, эти люди, и он ни за что на свете не променял бы обретенное могущество на яркость былых впечатлений. Разве только… Странное, извращенное удовольствие видеть в чьих-то глазах искреннюю благодарность. Сквозь смятение, изумление, недоверие и напряженное ожидание подвоха – все равно благодарность! Не взирая на годы вражды – благодарность! Как мало, оказывается, человеку требовалось для счастья: всего лишь кинуть кость, как голодной собаке.
Александр наморщил лоб и поднял глаза от залитой мертвенным светом единственного фонаря мостовой. Навстречу шла женщина. Цыганка. Нечесаные волосы сколоты на затылке в неряшливый пучок, черные как смоль брови, острые, грубые скулы, изможденное тело под старым цветастым отрепьем. Рваная шаль ее не грела, а босые ступни привычно ступали по холодным камням.
Александр остановился.
– Возьмите, – произнес он, подходя ближе и снимая пальто.
– Не нужно, – женщина отшатнулась от него, словно от чумы. – Сам носи свои французские тряпки.
Почему эти слова его не насторожили?
– Вы же замерзли. Берите, мне ничего не надо взамен.
А ведь это почти правда, вдруг подумал Александр. Не ради фарса он завел эту беседу. Неужели лишний раз захотелось прочесть благодарность в человеческих глазах?
– Твои чары на меня не действуют. Думаешь, я обычная поганая нищенка?