началось нечто наподобие политических дебатов. Люди откровенно перешёптывались, некоторые что-то записывали в блокнот, а двое господ вообще снимали всё на кинокамеру. Сбитая с толку невеста сделала шаг вперёд и с надеждой взглянула на Мещанова.
– Но это ведь не так? – севшим голосом пробормотала она.
– Конечно нет! – в отчаянии вскричал железнодорожник. – Я вообще вижу его впервые! Это провокация!
– Прошу лишь об одном, отец, – невозмутимо продолжал Дариор, – не дай погибнуть своей жене, а точнее – моей матери! Она очень слаба и как никогда нуждается в твоей поддержке!
После этих слов Катрин Бернар, моргая обречёнными глазами, попятилась назад и наверняка лишилась бы чувств, если бы стройный пожилой господин не подхватил её на руки.
– Мишель! – грозно взревел он. – Вы собрались жениться на моей дочери, состоя в законном браке с другой женщиной, к тому же больной туберкулёзом, и имея от неё детей? Если это действительно так, я вас никогда не прощу!
– Бог с вами, граф! – вскричал Мещанов, утратив свою обычную выдержку. – Этот человек ищет Парижского Демона, он сыщик! А что он делает здесь, я не знаю!
– Ну, вот, видите, – с отвращением протянул отец невесты, – ещё минуту назад вы говорили, что не знаете его! К тому же Парижский Демон вчера вечером погиб. Читайте газеты, Мишель, прежде чем так откровенно лгать! Я глубоко заблуждался в вас.
Казалось, железнодорожник вот-вот грохнется в обморок. А вот толпа гостей, похоже, начинала понимать суть происходящего и всё больше косилась на Мещанова с явным неодобрением. К тому же внезапно заявил о себе Банвиль. Он упал на землю и, демонстрируя неслыханное актёрское мастерство, заголосил:
– Отец! Я мчался к тебе из самого Мюнхена по просьбе матери. Встретил этого молодого человека, – он указал на Дариора, – и узнал, что мы с ним сводные братья!
– Боже, ещё один! – простонал граф.
Теперь гости наблюдали за происходящим не только с открытыми глазами, но и с разинутыми ртами. На несчастного Мещанова и вовсе было жалко смотреть. Его нижняя челюсть отвисла так низко, что, казалось, вот-вот отвалится. Граф и его пришедшая в чувство дочь глядели на железнодорожника, будто он только что свалился с небес. Священник, державшийся на почтительной дистанции, неодобрительно качал головой и крестился.
Но последнюю каплю, естественно, пролил Мортен, которому, видно, надоело стоять без дела.
С криком «Пaпa!» седовласый комиссар бухнулся на колени, схватил железнодорожника за штанину и забился в истерике. Мортен скорее подходил на роль если уж не отца, то брата Мещанова, но это его ничуть не смущало. Бившись в рыданиях, комиссар отчаянно голосил, держа за ногу вырывавшегося железнодорожника:
– Папа! Папа! Не оставь меня и маму без крова! За что ты бросил нас на ранчо14, когда мы так в тебе нуждались?! Когда ты сорок лет назад уехал из Техаса,