от моей зажигалки.
– Я даже не знаю, как начать, чтобы ты сразу не засмеялась и не ушла, – говорит она немного растерянно. – С какой стороны подойти… Это дикая история, страшная и совершенно неправдоподобная, и, возможно, услышав ее, ты вряд ли захочешь мне помочь… но я все равно расскажу. Знаешь, – она улыбнулась, – ты производишь удивительно доверительное впечатле-ние. Даже жрецы… но и они всего не знают. Тебе я расскажу все.
Доверительное впечаление… Знала бы ты, милая, как мне пришлось поработать, чтобы на всех производить такое доверительное впечатле-ние! Говори же, говори. А ты, Вита, помни только о двух вещах: узнать, что случилось с Надей, и деньги. Больше ничего. Ты на работе. Ты как обычно на работе. Не забывай одно из главных правил «Пандоры» – «Ни-каких симпатий!», ведь ты уже готова пожалеть эту странную девушку, чуть ли не слезы ей утирать. А ведь неизвестно, кто она на самом деле. Может, маньяк какой-нибудь.
– Рассказывай так, как считаешь нужным, – говорю я, – и если история длинна, тебе лучше начать побыстрее – ведь скоро сумерки.
– Хорошо, – отвечает она, и на ее лицо набегает тень невеселых воспо-минаний. – Я – Художник. Я бы хотела быть бывшим художником, но я – Художник, и в этом весь ужас, потому что для меня не существует иного предназначения, как быть Художником, как мой далекий предок, с которо-го все и началось. Я не пишу натюрмортов и морских пейзажей, моя нату-ра – людское зло, пороки – все темное, что только может быть в человеке. Мой пра-пра- и еще много раз дед называл их «келет» – по преданиям чук-чей эти келет охотятся за человеческими душами и поедают их. К чукчам и принадлежал мой пра-пра… дед, и во мне тоже есть капля чукотской кро-ви, хоть по внешности и не скажешь. Но об этом я узнала много позже, а вначале я узнала, что снова могу рисовать.
Все началось с того дня… летом прошлого года… Надя… наверное, ты знаешь, какая она любопытная и дотошная… была… она обратила мое внимание на сквозную дворовую дорогу, проходившую перед моим домом – якобы на ней происходит слишком много странных аварий. Я вначале, конечно, не поверила. К тому времени я уже пять лет была замужем, рабо-тала продавцом в алкогольном павильоне, рисование давно забросила, хоть Надька и упрашивала меня вернуться к нему, – в общем, быт и быт – пони-маешь, да? А тут Надька со своей мистикой. Она работала на городском телевидении, и ей вздумалось сделать передачу об этой дороге, и она нача-ла собирать материал. И выяснила, что в среднем за год на дороге погиба-ло пять-шесть человек. Господи, там все придорожные фонарные столбы были в венках, а я даже не замечала… Кладбище. Меня саму в детстве чуть не задавил рядом с ней выскочивший на тротуар грузовик. Обычная тихая дворовая дорога, понимаешь?
Ну, вот тогда и начались странности. Во-первых, меня вдруг снова по-тянуло к рисованию, только все было не так, как раньше. Моя обычная тя-га к работе с легкой примесью вдохновения превратилась… в хищную, го-лодную страсть, а картины… они стали получаться настолько