еще было неизвестно, и она еще не знала, как на ней скажется эта победа, еще неизвестно, что будет дальше с картиной. Правда одергивания действовали плохо, и она понимала, что продержаться будет трудно. Это понимал и Слава и, уезжая в Красноярск, чтобы спря-тать в надежном месте портрет Дороги, а также две неволинские картины из коллекции деда, он попросил ее:
– Ты продержись хотя бы до моего приезда, лапа, хорошо? Я постара-юсь вернуться побыстрей. А там попробуем что-нибудь придумать, ладно? Только продержись.
Она кивала, а сама мысленно видела себя посреди Дороги, по которой метались в панике келет – жуткие гротескные существа – метались и взмывали один за другим в небо и растворялись в нем, выдернутые из До-роги ее силой. Каково это было – стать тысячью людей, тысячью ненавис-тей, тысячью вожделений, смеяться тысячью ртами и любить тысячью сердцами… разрастись до размеров тысяч Вселенных… ведь каждый че-ловек – это Вселенная и Вселенная обитаемая. Никому не понять, каково это чувствовать цвет на вкус, слышать цвет, дышать цветом, согреваться им. Никому не понять, каково это победить такое чудовище. Даже Славе, который был так близко, этого не понять. Только Андрей Неволин пони-мал это… слишком хорошо понимал.
Славы не было почти две недели, и за это время Наташа окончательно осознала, что теперь ее жизнь изменилась навсегда. Она закрасила седые пряди на голове, но на сердце седина осталась. Наташа начала охладевать к окружающему миру – он казался ей лишь яркой оберткой, скрывающей нечто уродливое и черное. Постепенно ею овладела глубокая апатия. Все, кроме собственного искусства и чужих пороков, стало ей безразлично. Не в силах сидеть дома в обществе матери и тети Лины, которые своими хло-потами, советами и заботами только утомляли ее, Наташа, словно приви-дение, бродила по улицам родного города, подолгу сидела в парках, на троллейбусных остановках и наблюдала за людьми сквозь солнечные очки, чтобы никто не смог увидеть выражения ее глаз. Теперь у нее было много свободного времени – Виктор Николаевич все-таки уволил ее, а новую ра-боту она искать не спешила. Устроившись на берегу, Наташа тихо и рав-нодушно наблюдала, как жизнь течет мимо. Через каждый день она педан-тично ходила к своему прежнему дому взглянуть на дорогу и убедиться, что та мертва – ходила всегда вечером, когда уже темнело – ей не хотелось случайно столкнуться с бывшим мужем. А по ночам, оставшись в комнате деда одна, Наташа то и дело перебирала оставшиеся неволинские картины, внимательно их изучая и улыбаясь чему-то внутри себя. Но при этом в комнате всегда горел свет – все лампочки до единой, чтобы не было теней, не было убежищ для нелепых навязчивых призраков. Наташа начала включать полный свет с тех пор, как однажды, засмотревшись на одну из картин, которая в полумраке казалась особенно притягательной, вдруг случайно подняла глаза и увидела на кровати деда – он съежился под клетчатым одеялом и смотрел на нее своими выцветшими глазами, кажу-щимися огромными за стеклами очков, а на одеяле аккуратно скрестились его