на его тель-авивский адрес. Оно приходит, когда Бялик в очередной раз находится в отъезде. В нем нет ничего, кроме ее фотографии и двух слов благодарности за что-то. Маня почти без комментариев пересылает это письмо мужу.
Бялик немедленно пишет жене:
«Письмо Хаи Пикгольц с фотографией, которое ты мне переслала, я получил. Ты могла его спокойно оставить на столе вместе с другими письмами, которые приходят в Тель-Авив на мое имя, до моего возвращения домой. Однако я предполагаю, что ты сделала это специально, чтобы меня упрекнуть. Я вижу это также и из того, что ты добавила к этому письму всего несколько слов, без подписи. Значит ли это, что до сих пор я не смог доказать тебе, что все твои подозрения беспочвенны и не имеют никакого основания? Что я все-таки могу сделать, Манечка? Я никогда бы не смог подумать, что после нашей совместной жизни в течение почти сорока лет ты так плохо знаешь своего мужа. Я клянусь тебе своей жизнью, твоей жизнью, которая мне дороже, чем моя, жизнью наших дорогих родителей, – что не произошло ничего, что дало бы тебе право так думать обо мне.
Иногда я огорчаю тебя, но, когда я далеко от тебя, я не способен сделать даже самую малую вещь, которая могла бы тебя обидеть. Напротив, чем больше мы живем вместе, тем сильнее наша связь и моя преданность тебе. Бог свидетель, что я говорю это не для того, чтобы успокоить тебя, а потому, что это – правда. Неужели ты сама этого не понимаешь? Письмо из Лондона пришло в ответ на получение ею нескольких книг, которые я попросил переслать ей из «Двира» в качестве оплаты за помощь, которую она мне оказала. Я пообещал это ей и исполнил обещание, и она подтвердила получение книг в своем письме и выразила свою благодарность тем, что приложила фотографию, потому что считала, что доставит мне этим удовольствие. Но я не посылал ей до этого момента ни одного письма, даже ни одного слова. Я говорю тебе правду! Дорогая Маня! Ради твоего спокойствия, и ради моего спокойствия – выкинь из сердца эти глупости! Уже слишком поздно. Я уже двумя ногами вступил в период старости. Не смейся надо мной и над собой. Мне нужно сейчас совсем другое отношение и другое поведение с твоей стороны. Я всегда верил в твой хороший вкус. Неужели я ошибался? Я и сейчас верю, что это шутка. Но это плохая и вредная шутка… Я целую и обнимаю тебя и родителей. Я люблю вас всех всем сердцем и душой. Ваш Хаим Нахман Бялик».
Тель-Авив без Бялика
…Его уже давно беспокоят камни в почках, он ездит на лечение в Вену, ему становится после этого лучше, но болезнь всегда возвращается. Перед очередной такой поездкой он просит тестя найти жильцов в их огромный дом, а для их собственной небольшой семьи снять квартиру в Рамат-Гане.
После возвращения, в новой рамат-ганской квартире, в относительной тишине, он опять обретает способность писать стихи. Он затевает строительство в Рамат-Гане нового дома, гораздо более скромного, чем тель-авивский, который тем временем благополучно сдан другим жильцам.
Новый дом он достроить не успевает.
Врачи единодушно постановляют, что его проблему с почками можно решить только при помощи полостной операции. Бялик с женой опять едет в Вену, в надежде