не краснея, отвечал Кирилов. – Хочется, как и вам, но служба есть служба.
За эти дни в офицерской палатке всё уже переговорили, всё перечитали, наигрались в карты, излили все свои ощущения и мечты в письмах.
Горбунец нервничал – от жены не было никаких вестей.
– Ты бы отпросился на пару дней, – посоветовал ему командир второго взвода Головаха, рассудительный, полноватый украинец. – Всё равно ничего не делаем. Напиши рапорт – отпустят.
– В самом деле, – поддержал Григорьев. – Дело тебе советуют, ротный.
– А ну их, – скрежетал зубами Горбунец и, отворачиваясь к стене, закуривал новую папиросу. – Душу травить на пару дней, а перед этим каждому докладываться…
…Комбат приехал к концу первой недели, в пять часов утра. Всё так же моросил дождь, сочившиеся сквозь брезент капли лениво падали на нары. В палатках держался устойчивый запах прелых шинелей. Кирилов проснулся от резкого и громкого голоса комбата. Он сел, с тоской отметив всё тот же шорох дождя. Ротный, уже в шинели, застёгивал ремень, быстро одевались и другие офицеры.
– Подъём! – катилось по лагерю. – Подъём!.. Подъём!..
Комбат с офицерами стоял на маленьком бугорке и разглядывал лагерь. Был он в новенькой плащ-палатке, покрытой пока лишь мелкими каплями дождя. Из-под неё выглядывал белый подворотничок.
Кирилов подумал, что стирает, гладит и пришивает их ему жена, пока он пьёт кофе.
Солдаты недовольно выходили из палаток, становились в строй.
Комбат подождал, пока стало тише и громко сказал:
– Что приуныли, соколы? Затосковали?
Солдаты никак не реагировали на его слова, и Кирилов почувствовал, что его всё в майоре раздражает.
Он посмотрел на Горбунца, Щетинина, Стеклова, и на их лицах увидел тоже раздражение.
Комбат выдержал паузу, покачался с носка на пятку, и Кирилов, и вся первая шеренга отметила его блестящие, чистые, словно он не дошёл от машины до этого места, а пролетел по воздуху – сапоги.
– Знаю, холодно, сыро, домой хочется, там заждались вас перины…
Приказываю! – Он посмотрел на часы. – В шесть ноль-ноль всем ротам быть готовыми к выступлению. Лагерь снять, следы замаскировать. Вольно! Разойтись! Товарищи офицеры, прошу ко мне.
…Через час колонна, натужно ревя моторами, ползла по хлюпающей степи дальше, в сопки. Мощные «Уралы» то и дело буксовали в грязи, растерянных молоденьких срочников меняли за рулем опытные шофёры. Стеклов вёл сначала машину в середине колонны, но на одной из остановок, матерясь, пробежал вперёд, к головной, долго кричал на испуганного ефрейтора, кусавшего побелевшие губы, потом сел на его место. Колонна сразу пошла увереннее и без остановок.
– Шофёр-то он хороший, – сказал Щетинин взводному.
Кирилов посадил его с собой в кабинку. Другие офицеры ехали в кабинах по одному.
– Не то, что ребятишки эти. А техника у них… Нам бы в колхоз такую, горя не знали бы.
– Армия. Тут всё самое лучшее.
– Да-а, – протянул Щетинин. – Иначе вроде и нельзя, а всё одно завидно… Стеклов-то,