и неловко опустился набок.
– Что там? – услыхал Кирилов голос комбата. – Толкайте, нечего рты разевать, не на базаре… Что там, лейтенант? Если симулирует – ко мне его, я лекарство пропишу.
– Что с вами, Щетинин?
– Радикулит, сынок, радикулит, – простонал Щетинин и закрыл глаза.
– Врача надо, – подбежал Кирилов к комбату. – Приступ радикулита.
– Солдаты, твою их… Ищите эскулапа, он где-то позади… Постой, лейтенант, куда спешишь? Бери двух солдат, на шинель его и вниз, к медицинской машине. Приказываю отправить в госпиталь.
– Есть.
Наконец вытолкнули все машины и начали устанавливать палатки.
На склоне ставить их было неудобно, но комбат сверял глазом осевые колья и за завалившиеся углы спуску не давал.
Только глубокой ночью ровная улица палаток наконец-то ему понравилась и, выстроив батальон, он всё тем же утренним свежим голосом прокричал:
– Молодцы солдаты! Объявляю всем благодарность.
…Утром ничто не напоминало о дожде. Небо было чистое, прозрачное, без единого облака, и степь пахла сладко и густо. Отсюда она была видна далеко, почти до китайской границы, до того места, где дыбилась горной грядой и вдруг оказалась на удивление зелёной, с бусинками небольших озёр, рассыпанными вдоль долины. И солнце грело так, словно всю эту неделю копило тепло и вот теперь расплёскивало его по земле.
После завтрака был дан приказ поднять полы палаток, и лагерь стал напоминать строй мелких судёнышек с зарифлёнными парусами.
Комбат собрал офицеров в палатке первой роты. Ночевать он ездил домой, был в свежей рубашке, выгодно подчёркивающей его загорелое лицо.
– Поясню обстановку, товарищи офицеры. Об учениях ничего определённого сказать не могу… О дембеле тоже приказа не было.
Ставлю задачу: в ближайшие дни обучить личный состав некоторым воинским дисциплинам. Устав, боевое оружие, политзанятия. Пособия сегодня подвезут. Командирам рот подготовить расписание занятий на неделю. Выполняйте.
Застелив степь вокруг палаток матрасами, одеялами и шинелями, личный состав загорал. Угловатые, мосластые, тяжёлые мужские тела белыми пятнами покрыли траву.
Кирилов, отойдя подальше в степь, последовал их примеру. У него был свободный от занятий час. На книжку устава он сложил одежду и, закрыв глаза, подставил лицо жарким лучам. От тепла тело заныло и ослабло. Всё, что было вокруг, вне его, и то, что жило в нём, вдруг стало терять остроту и реальные очертания.
– Кирилов, – вдруг услыхал он. – Кирилов.
Над ним стоял Горбунец, одетый по всей форме. Он нервно мял в пальцах папиросу и смотрел в сторону.
– Я попрошу тебя, собери роту и почитай им устав. Или просто посидите в кружке. Понимаешь… плохо у меня с женой, трудно ей…
И он, махнув рукой, побрёл дальше в степь, подтянутый, прямой, как на параде.
Кирилов оделся и пошёл собирать роту.
…За видимостью изучений устава и пособий прошла ещё одна неделя. Только к её концу степь уже не блестела озёрами, по вечерам не слышно стало лягушек и пахла она колючей, горькой,