начала считать, кокетливо водя карандашом по стеклу: «Шестнадцать, семнадцать…»
– Наверное, восемнадцать, – сказала она, – восемнадцать.
– Не может быть, – поднялся Сычёв. Запустил пятерню в матово чёрную бороду, глубокомысленно постоял рядом с Гурской, подружески, непринужденно опустив ладонь ей на талию. – Ты как всегда грешишь в счёте, Натали… Я вижу всего пятнадцать…
– А ты пригнись, – сказала Гурская, делая вид, что не замечает этой руки, и Сычёв склонился, опёрся на маленькое плечо. – Я всегда права.
Сычёв делал вид, что считает этажи.
– Наташа, не урони слоника, – сказал Гребнев, пытаясь избавиться от давящего ощущения тупика.
– Я думаю, это лучше делать в перерыв, – нажимая на «это», проскрипел Сидорчик.
– Кстати, которое сегодня число? – донёсся из-за дальнего кульмана голос Светланы Фёдоровны, ветерана бюро и бессменного профсоюзного лидера.
– Среда, девятое, – подсказал Гребнев. – Вы счастливый человек, Светлана Фёдоровна…
– Конечно… Уже девятое, а вы, Наташенька, всё сидите на одном месте…
– Мы уже и-дём тру-дить-ся, – продекламировал Сычёв и, гремя высокими каблуками, вернулся к своему столу.
– Восемнадцать, – вздохнула Гурская. – В восемнадцать я безбожно влюбилась. Он был будущим лётчиком, высоким до невозможности… – Она провела рукой над своей головой.
– Бросил,– предположил Сычёв.
– Меня?.. – Она окинула Сычёва презрительным взглядом.– Он оказался примитивнее поршневого самолёта.
– Наташенька, если не трудно, завари, пожалуйста, чаю, – попросил Гребнев, с трудом сдерживая неожиданную дрожь.
– Через пятнадцать минут, – непререкаемо произнёс Сидорчик. – Не отвлекайтесь, перерыв через пятнадцать минут.
Гурская пожала плечами, покрутила пальцем у виска, прыснула, ожидающе глядя на Гребнева, но тот не поддержал, склонился над чертежом.
Установившуюся тишину прерывало только сухое потрескивание графитных стержней и покашливание и шмыгание красноносого Дурасова.
Гребнев нарисовал круг.
Вспомнил жаркую комнатку Валерии, пахнущую чуть-чуть ладаном, чуть-чуть ромашкой, такую же странную, какой странной была их встреча прошлой весной…
Он пошёл тогда в последний раз на зимнюю рыбалку – сбежал от домашних забот за город, поругавшись со Светланой. Выбрал на уже подтаявшем льду просверленную кем-то лунку, соблазнившись замёрзшими отпечатками рыбьих тушек, стал ждать, забывая томительное молчание Светланы, медленно входя в этот мир белоснежной тишины и неподвижности, наблюдая за лыжниками, догоняющими зиму на пологом склоне берега. Отпечатки обманули, поклёвок не было, и он решил пройти дальше от берега. Заскользил по прогибающемуся льду, настороженно прислушиваясь, но не дошёл до намеченного места: лёд под ногами вдруг развёрзся, пугаясь, он стал подминать под себя обламывающуюся синюю кромку, крепко сжимая ящик со снастями