его коня.
– Но тогда, быть может… – вспыхнувший в глазах женщины огонь безумной надежды осветил ее лицо, но она так и не успела закончить фразы.
– Не может, – с непоколебимой уверенностью отрезал Черлтон. – Попона и седло были сплошь залиты кровью. Поверьте мне, мадам – уж я немало повидал такого на своем веку.
Невероятная слабость охватила настоятельницу; покачнувшись, она шагнула к простому деревянному креслу с высокой спинкой и буквально упала в него. Ужасная весть сокрушила ее: то, чего она бессознательно боялась все последние годы, в конце концов произошло. От нахлынувшего на нее чувства безмерного отчаяния женщине хотелось дать волю слезам, но выработанное долгими годами умение сдерживать свои эмоции помогло ей справиться с приступом дурноты.
Воцарившееся в крошечных, скудно обставленных покоях тягостное молчание нарушалось легким потрескиванием свечных фитилей; их мерцающие огоньки дрожащими бликами отражались на отполированной поверхности деревянного распятия над алтарем. Черлтон украдкой разглядывал настоятельницу: принятое у цистерианцев монашеское одеяние из отбеленной шерсти не скрывало ее изящной до хрупкости фигуры; тонкая, почти прозрачная кожа лица и вцепившихся в подлокотники рук поражала белизной.
Молчание явно затягивалось. Черлтон нетерпеливо переступил с ноги на ногу и деликатно кашлянул – аббатисса, вздрогнув, подняла голову.
– И что теперь? Что будет с Алаис? – ей стоило немалого труда говорить ровным голосом.
Черлтон повел плечами, словно набираясь решимости.
– Леди Алаис переходит под мою опеку – я здесь, чтобы забрать ее.
Его заявление ошеломило аббатиссу; она выпрямилась и, подавшись вперед, вперила в него сверкающие карие глаза, не по возрасту жгучие и яркие.
– Вашу опеку? – искреннее возмущение вернуло ей сил: резким движением оттолкнувшись от подлокотников кресла, она поднялась и шагнула к нему. – На каком основании, позвольте спросить: насколько мне известно, вы не являетесь ее родственником!
– На основании распоряжения его величества короля Джона, – торжественно распрямил покатые плечи Черлтон. – Прошу вас, госпожа настоятельница!
Он с поклоном протянул ей запечатанный пергамент, который удерживал на раскрытых ладонях с подчеркнутым, благоговейным почтением; аббатисса, сломав королевскую печать, развернула его и углубилась в ровные, аккуратно выведенные коричневыми чернилами строки. После чего вскинула глаза на Черлтона – они обожгли его огнем неприкрытого презрения, такого острого, что он непроизвольно отступил назад.
– Разумеется, – тем не менее голос ее звучал с хорошо выдержанным смирением. – Со смертью Роджера она наследует Гволлтер. Ваша расторопность делает вам честь, милорд: кровь ее брата еще не успела высохнуть на бангорских камнях, а вы уже предъявляете права на единственного оставшегося в живых члена семейства.
Черлтон крепко поджал узкий, почти безгубый рот: никому не спустил бы