type="note">[19]. Я же сражаюсь и проливаю кровь за свой дом, за Хаттусу и за царя, – был строгий ответ Медата.
– Стало быть, вы приносите честолюбие в жертву безропотному покаянию. Но многие поговаривают, что ваша военная карьера уже в прошлом. Говорят, мол, вы повесили свой меч и щит на стену, но навсегда ли? Ведь я по опыту знаю, как тяжело решиться оставить то ремесло, в котором ты преуспел, и взяться за нечто новое с такой же страстью, – произнес грек, слегка спотыкаясь и запыхавшись от попыток идти в ногу с воином и вместе с тем вести свою речь.
– Уж поверь мне, Диокл, если нависнет угроза над Хаттусой, мой меч снесет с плеч еще не одну голову, а щит еще не раз спасет меня от погибели, или, если будет воля царя, я оставлю все мирские дела и вновь стану ходить с ним в походы, – на мгновение остановившись и глядя в глаза греку, с потухшим взглядом проговорил Медат. затем, слегка переведя дыхание, после неловкого минутного молчания добавил:
– А вот и башня, ступай за мной, Диокл, и убедись в том, что воин должен уметь столь же безропотно сносить обыденность мирской жизни, как и военные лишения и трудности.
Они подошли к заставе. Их встретил начальник башни с дневным докладом. Из всего, что являлось частью приличествующих подобным случаям формальностей и обыденной рутины, тот, кроме всего прочего, доложил о том, что какой-то отшельник выловил ритуального осла, которого пустили в сторону врагов, чтобы тот принес в их земли заразу. Он привел осла обратно в город и, заколов, продал на мясо на здешнем рынке.
– Святотатство, богохульство! – вскрикнул было грек в порыве наигранной набожности, по-видимому, полагая, что и Медат почитает богов с таким же усердием, и стараясь произвести на него благоприятное впечатление.
Но Медат разразился диким хохотом, отчего начальник стражи и грек пришли в оцепенение – в этом смехе было что-то безумное, неестественное, – после чего, переводя дух, он добавил:
– Сроду не слышал ничего подобного. А умный оказался малый, сам я, бывало, недоумевал, к чему разить врага навьюченным ослом. Ведь он мог бы вместо этого сослужить неплохую службу своему хозяину. Что ж, пусть Совет решает его судьбу.
Начальник стражи кивнул ему и, что-то вырезая кинжалом по дереву, удалился вглубь башни.
– А теперь, когда вы кончили исполнение своих обязанностей, позвольте пригласить вас к столу своему, – взмолился грек.
Общество Диокла немного позабавило Медата и отвлекло его от тяжелых мыслей и терзаний. Обычно он проводил вечера и ночи у Семиды. Но сегодня, со слов гонца, та должна была совершать долгое молебствие в храме Тешуба, и, раз встрече с ней не бывать, не будет лишним поближе узнать этого грека, не говоря уже о том, что он особа весьма интересная, подумал про себя Медат.
– Веди.
И они пошли по направлению к большому имению грека, которое, как знал уже заранее Медат, было неподалеку от скромной лачуги его возлюбленной.
«Ничего, скоро я женюсь на ней и введу ее в свой дом, и ей больше не придется томиться