на брошенный Сэмом ремешок, подожгла его нежным, голубым пламенем. Оно перекинулось на тряпки, другой хлам. Разгораясь, свирепея и краснея от бешенства, огонь подобрался к деревянным подпоркам, на которых держалась крыша кузни. Полез наверх. Уселся сверху кузницы, переполз на крышу дома.
Эсмей с матерью едва успели выбежать на улицу. Родной кров, кузня, сад, сарай с курами и козами горели, кричали, но никто не пришел на помощь.
Вот почему кузнецы селятся поодаль от других жилищ. Соседи стояли, смотрели, крестились и в душе благодарили Бога, что свирепый осенний ветер дул в противоположную сторону.
Вдову и дочь Данко приютил у себя на время Сэм Сантин, он испытывал чувство вины. У него имелось две кровати: побольше – для пятерых детей, поменьше – для него и беременной жены Мирты. Погорелицам предложили два кресла, которые пододвинули поближе к камину, и один плед на двоих.
Ада сидела, глядела на пламя и очевидно отсутствовала. За пару часов, что горел ее дом и ее муж, она изменилась до неузнаваемости: из цветущей женщины превратилась в скукожившуюся старуху. Она не произнесла ни слова с того момента, когда выскочила с дочерью за дверь, сидела неподвижно, будто умерла, и дух ее улетел на небеса, к мужу, а на земле осталась лишь бренная, бесполезная оболочка..
Ее неподвижность беспокоила Эсмей, она пыталась заставить ее шевелиться – брала за руку, терла ледяные пальцы, гладила по щекам. Мать не отзывалась. Эсмей беспокоилась за ее рассудок. И за свой. В одночасье потерять все – повод для сумасшествия. Жалко мать, состарившуюся на глазах, отца, погибшего не вовремя, себя, оставшуюся сиротой. Прошлое кончилось, будущее обмануло, в настоящем горе…
Если сидеть без движения, замучают мрачные мысли. Она вскакивала, ходила по комнате, стараясь ступать тише, чтобы не будить хозяев. Глядела на парализованную горем мать и ощущала себя ответственной за нее. Родители выполнили свой долг перед дочерью, воспитали в любви и достатке, она должна отплатить тем же.
Чем платить? Как?
Нельзя же так – без предупреждения. Она не готова взваливать на себя взрослую ношу, не готова расставаться с детством, там слишком хорошо. Еще вчера утром бегала с подружками к реке, бродила по берегу, искала устричные ракушки, чтобы смастерить браслет. Покопавшись в рыхлой, непросыхающей земле, нашла керамический осколок, прочла «Флавий». Вероятно, имя гончара, который жил и работал здесь еще во времена римлян. Фантазия разыгралась – как он выглядел? Как жил? Представила его белокурым, белозубым парнем, с сильными руками, замазанными жирной крончестерской глиной. За такого она вышла бы хоть сейчас..
Нет, не сейчас. И никогда.
Заметила почти погасший огонь, подложила дров. Слабенькое пламя сначала неуверенно облизало поленья, потом обняло и, возродившись, радостно затрещало.
Вот так же должна возродиться Эсмей. На печаль нет времени. Теперь ее черед заботится о матери. Да и о себе. Она молода, полна сил. Будет искать работу, чтобы содержать семью.
Что за работу?
Она