посохом-дубиной.
– Ты, урод, пожалеешь, что вступился за девчонку. Она того не стоит.
– Это ты ее не стоишь, вор и негодяй! Шагай восвояси. И забудь сюда дорогу. Иначе дубины испробуешь. К тому же распрощаешься со своей доходной работенкой. Расскажу хозяину, куда делось дорогое седло…
– Какое еще седло?
– Которое в прошлом году исчезло из конюшни. Ты сказал, что цыгане украли. А на самом деле – продал им за полцены. И о других проделках расскажу. Наберется столько, что в каталажку засадят.
– Эх, зря ты вздумал ворошить прошлые дела, приятель, – сказал Стив. Делать здесь больше нечего, он пятился, не спуская с садовника глаз. – Очень зря. Это может тебе дорого обойтись.
– Не пугай! Не один я знаю о твоих делишках.
– Кто еще?
– Неважно.
– Ладно. Я уйду. Но мы еще встретимся, горбун.
– Обязательно, коновал.
Стив удалялся, ускоряя шаг. Эверт следил, пока тот не скрылся из виду. Потом помог Джоан подняться.
– Как вы себя чувствуете?
Как она себя чувствует?
И хорошо и плохо одновременно. Хорошо, что жива осталась, и дети целы. Плохо – все остальное.
Она не находила слов. Она дрожала и плакала. Наклонилась, обняла Эверта, поцеловала в черные космы.
– Не знаю, что бы я без вас делала, – шептала Джоан, всхлипывая. Голос прерывался, и не получалось с ним совладать. – Но как вы здесь оказались? В самый нужный момент?
– Я его из окна заметил. Сообразил, что дело нечисто. Конюхам запрещено шляться по усадьбе. К тому же у него был свирепый вид. Я побежал следом. Жаль, хозяина нет. Но когда узнает, он его…
– Эверт, прошу вас никому не рассказывать про этот случай. Он бросит тень на мою репутацию. Прошу вас.
– Понимаю. Не расскажу. Но у вас платье сзади… И кровь на виске.
– Детям скажу, что упала. На виске не кровь, а земляничный сок. Правдоподобно звучит?
– Правдоподобно. Теперь пойдемте отсюда. Буду вас сопровождать. Подозреваю, что Стив не ушел далеко. Притаился где-то и наблюдает. Зверь он.
Эверт оказался прав – Стив стоял за деревом и со скрежетом зубов смотрел, как гувернантка уводила детей, а садовник шел сзади и оглядывался, держа посох наготове.
Люди, которые вместе пережили большое потрясение, сближаются, как родные. Вечером Джоан пришла в оранжерею еще раз поблагодарить Эверта. Он, вроде, предчувствовал: с помощью Тома расчесал и заплел в косичку волосы, подровнял бороду, умылся почище, надел свежую рубашку.
Джоан и Эверт сидели на тех же стульях, за тем же столом. Больше молчали, чем говорили, ощущали нечто тонкое, что связало, и боялись нарушить его словами.
Эверт подвинул Джоан блюдечко с клубникой, себе налил чаю. Она ела клубнику – теплую, сладкую и внутри становилось тепло и сладко. В холодном, мрачном Милтонхолле она больше не чувствовала себя одинокой: в одном из его лабиринтов билось живое сердце, и она