глевию так, что её обух выглянул точно между ног незнакомца, после чего еле слышно поцокал языком. Незнакомец начал было оборачиваться, но Кромм слегка стукнул его обухом по мошонке и развернул лезвие вверх. Положи топор на кровать, только тихо, женщин не разбуди. Сколько вас, спросил он. Ещё семеро, сухо сглотнув, ответил мужчина. Где они. Двое на крыше, пятеро вокруг входа. Пойдём посмотрим. Положи руки на голову и сцепи пальцы. Вот так. Теперь чуть отклонись назад. Хороший мальчик.
Взяв пальцы незнакомца в замок, Кромм вывел его наружу, сразу же разворачиваясь в сторону крыши и прикрываясь пленником. Вокруг никого не было. Пойдём, сказал Кромм, и повёл пленника вдоль стены, приставив лезвие к его пульсирующему от страха горлу. Царила практически мёртвая тишина, только два дежурных болбеса стрекотали у основания дальней пульбы, заунывно напевая тихую мелодию. За бортом платформы, метрах в десяти от красивого резного поручня, плыл в воздухе прихваченный линём аэрокаб, но его кабина выглядела пустой, видимо, дозорный уснул на посту. Кромм повернулся к пленнику и с улыбкой ударил его в подбородок. Мужчина рухнул в заботливо подставленные руки. Кромм обыскал его, нашёл за сапогом добротный нож, крякнул и увидел возле мачты хорошую бухту линя. Отлично, пробормотал он, примотал полужидкого мужчину лицом к мачте, ухмыльнулся и срезал с него штаны. Потом подумал и вбил его нож в мачту лезвием вверх, точнёхонько между ног пленника, чуть ниже свисающей мохнатой мошонки. После чего, счастливо напевая, отправился спать.
Утром его разбудил шум. Словно за стеной каюты открылся восточный базар. Ругань перемежалась с хохотом. Кромм огляделся: женщин рядом не было. Он вскочил, схватил глевию и быстро вышел наружу. Элеа и Лопе с недоумением глядели на толпу. Совершенно красный от смущения Коякон бормотал слова прощения, пока его помощники укутывали тряпками голый зад ночного визитёра, чтобы не оскорбить взор буамини. Кромм оглядел лица собравшихся, большинство из них хохотали и перешёптывались, показывая на замёрзшего за ночь мужчину, которого била крупная дрожь. Он сглатывал слёзы стыда и что-то мычал сквозь кляп. Кромм вернулся в комнату, достал из-под кровати топор нападавшего, вернулся к мачте и молча бросил топор к ногам Коякона: я думал, кан говорит, а его люди подчиняются. Ты обещал оказать гостеприимство, кан Коякон. И тут ночью приходит этот мужчина, вооружённый ножом и топором. Возможно, у вас так принято. Но я очень удивлён.
Коякон застонал от бешенства, его кирпично-красная кожа, обожжённая на скулах от постоянного нахождения на солнце, казалось, сейчас вспыхнет самым натуральным пламенем. Он развернулся к собравшейся толпе, встряхнув длинными волосами со вплетёнными оберегами и крикнул, показав на связанного: кто-нибудь знал, что этот придурок Орон собирается ограбить наших гостей? Кто-нибудь был с ним в деле? Гудящая толпа тут же смолкла. Коякон вглядывался в лица своих людей, опускавших глаза. Каждый