на полтора. Незаметная и неслышная Лопе тут же подбирала пятна слюны с одежды буамини чистой тряпкой и Элеа принимала следующего страдальца: ну-ка покажи-покажи, милый, я видела столько геморроидальных шишек и столько задниц, сколько ты не увидишь за всю свою жизнь, так что не выделывайся и наклоняйся, как следует.
Кромм подумал, что мог бы вечность смотреть на её работу. Что бы ни случалось, лицо Элеи выражало лишь одно чувство – любящую доброту. В этот момент, ему стала, наконец, понятна совершенная преданность, которую Лопе проявляла к своей хозяйке. Доброта исходила от Элеи во все стороны, как жар исходит от нагревшегося за день камня, не различая направления, просто струясь и обогревая пространство вокруг, со всей щедростью, с осознаванием того, что этого тепла ещё очень много и оно ещё очень долго не кончится, а там уже и новый день с новыми лучами солнца.
Последнюю пациентку, высохшую древнюю бабусю, сплошь состоявшую из тонких морщинок, Элеа приняла уже к закату, спросив: ты-то как здесь оказалась, любезная матушка? Бабуся пожевала пустыми губами и отрешённо сказала: я отравила младшего сына. Должна была остановить его. Он стал насильником и убийцей, но никто этого не знал, да теперь и не узнает. Даже его братья. Честь семьи спасена, а я теперь живу здесь. Рассказываю по памяти мистериумы, которых уже никто не вспомнит, смотрю за детьми, тем и кормлюсь.
Элеа погладила бабку по лысеющей голове: на что же ты жалуешься, бабушка? Бабка опустилась на колени, сухо закашлялась и ответила: ни на что, матушка Элеа. Я скоро умру. Пожалуйста, отпусти мне грехи, чтобы я ушла с миром в сердце. Элеа попыталась поднять бабусю, но та упорно продолжала сидеть на коленях, подобрав под себя руки. Элеа привычным жестом заправила тёмные волосы за уши и ласково сказала: это тебе к кори надо, они ведают верой, а я всего лишь лекарь.
Бабка замотала головой, не поднимая глаз: я знаю, кто ты, матушка Элеа. Ты не просто буамини, титул светлая дан тебе не просто так. Весь человеческий мир знает о твоей чистоте. Мне больно вспоминать подробности моей жизни, но я могу рассказать тебе всё. Только тебе. Очисти моё сердце от мук. Отпусти грехи. Протяни руки, сказала Элеа и опустилась на колени напротив бабушки. Та, наконец, подняла полные слёз глаза и выполнила просьбу. Буамини взяла оба запястья старухи, пристально глядя в её глаза, некоторое время молчала, не отводя взгляда и не моргая до тех пор, пока прозрачные струйки не потекли по её щекам, и тихо сказала: я не вижу в тебе греха. Если тебе нужен мир, дарую тебе мир. После чего медленно поцеловала старуху в лоб.
Лопе, грациозно склонившись в поклоне, наблюдала за этой сценой без единого звука, дождалась, пока буамини Элеа тяжело встанет с колен, и шепнула: нам починили болбеса, можем ехать. Матушка без смущения вытерла слёзы и сказала: скажи Кромму, пусть проверит оружие и сходит к живоделу, заберёт болбеса нашего, выйдем в путь так быстро, как сможем. Лопе протянула